Гать

Она, конечно же, мне не ответила. Лишь подняла голову, тряхнув своей огненной гривой, только искры полетели. Моя Зузя, мой вечный спутник в чужих мирах, дарованный мне самой моей горькой судьбой, единственная радость, единственная слушательница моих рассказов, единственная утешительница моих бед. Оставь их, не трогай, пускай себе машут руками, пытаясь привлечь наше внимание, пускай идут восвояси. Что им наши печали, пойдем со мной. Пойдем дальше.

3. Под водой

Но я оставался спокоен, терпел, но закончил работу

Манго-манго

Тропка, ведущая через бурелом, со стороны выглядела едва заметной, будто бы кто-то нарочно протоптал ее в этих плесневеющих день за днем зарослях таким манером, чтобы досужему взгляду было сложнее проследить за теми немногими сведущими, куда эта тропка ведет, чтобы оставалась та невеликая тайна скромным частным секретом.

Впрочем, кому вообще тут есть дело до чужих тропок да неведомых целей. Излишне интересоваться чужими делами на болотах было не принято, как говорят в таких случаях: меньше знаешь — лучше спишь.

Да и то сказать, кому какое дело, что задумал случайный прохожий, да что тащит в тяжком кофре, пускай тот и подозрительно погрюкивает у каждой встречной коряги. Человек на вид свойский, деловой — не оглядывается по сторонам, голову в плечи не вжимает, шагает уверенно, и дорогу явно знает, а что картуз с затылка на лоб — так то в защиту от климатической сырости.

Погода здесь гляди какая, что ни день так снова морось, жирные холодные капли с сырых ветвей тяжкой дробью так и падают за шиворот, заставляя опасливо ежиться да прибавлять шаг.

А с другой стороны поглядеть, так и вовсе неясно, что тут на тропке досужему взгляду и поделать. До ближайшего жилья — поди час ходу, дорог на болотах так и так — исключительно вдоль горных отрогов да на приличной высоте проложены те дороги. Так и вьются змеями серпантинов, а сюда вниз никто по доброй воле не пойдет, грибов же здесь собирать как-то не принято, это уж кто знает, чего так.

В общем, по всему выходило, что случайный прохожий был здесь ничуть не случаен, явно рассчитывая с одной стороны на гарантированного уединение, с другой же стороны выглядел он человеком занятым и не склонным к пустому моциону, потому наверняка шел по каким-то нарочным делам. И баул свой тяжкий волок тоже не со скуки.

— Ох, м-мать, — вырвалось у прохожего, только зубы клацнули. Коряги тут торчали из-под земли гнилые да трухлявые, а все одно как подвернешь на такой лодыжку — поди ходи потом полгода с шиной, если в подобном виде вообще сподручно ходить, не ковыляя.

Пришлось валить вещмешок на янтарный мох, устилающий тропинку, да присаживаться на корты, утирая пот, отдыхать. Только носом в землю полететь тут не хватало.

Отсюда, снизу, к слову сказать, болота смотрятся куда как в выгодном свете. Валежник мерцает в полумраке, светлячки холодными искрами по стволам шастают, болотная лебеда красиво искрится туманной росой, многоножка в такт шагает — левой, правой, как только такая туча ног ни разу не споткнется, такт не пропустит. Хорошо смазанным самодостаточным механизмом выгладит мир отсюда, от корней. Будто ничего с ним особенного и не случилось, будто пребывал он таковым с самых дней творения.

Вздохнув отчего-то, прохожий решительным образом поднялся и потопал по своим делам, благо тут идти-то оставалось всего ничего, пара извивов тропинки и вот уже кустистая хмарь перед ним расступилась, открывая взору картину побулькивающего ничто.

Нездешние именно таким образом болота во многом и представляют себе, по картинам да литографиям, особенно кто тут никогда и не бывал, быть может, лишь мечтая, а может, даже и не мечтая здесь когда-нибудь побывать самолично.

Медлительные туманные вихри, попирающие водную гладь своими свитыми в тугие канаты слоновьими хоботами. Призрачные силуэты цапель, выхаживающих на безразмерных ходулях вдоль зарослей рогоза. Тонкие ножки водомерок, широко чертящих свои беговые дорожки вдоль маслянисто блестящей пленки зеленой стоячей воды. Чуть светлеющее гало молочных небес, немудряще раскрашенное низкими пятнами туч, что цепляют редкие кроны произрастающей здесь повсеместно черной ольхи.

И тот непередаваемый звуковой фон, что не передашь никакими визуальными образами.

Кряканье селезня, писк кулика, уханье болотной совы, скрипение припрятавшейся под корягу камышовой жабы, здесь воздух, казалось, был таким же густым, как эта болотная жижа под ногами. Густым и насыщенным — если тот непрерывный гомон, что здесь набивался случайному прохожему в уши, и мог называться тишиной, то сложно себе было представить нечто настоящей тишине прямо противоположное.

Да, тропинка немудрящим образом упиралась в берега уходящей в туман разлитой болотной трясины, да тут же и заканчивалась, обрываясь у крошечной черной запруды два на два метра, отчего-то расчищенной от ряски и тины, но оттого кажущейся еще более бездонной.