Где деньги, мародер?

— Я прицепился? — удивился я. — Мы вообще-то шли по делам. Точнее, девушка шла. А мы просто ее провожали, чтобы ее такие, как ты по дороге не обижали.

Губошлеп бросил испуганный взгляд на Натаху и попытался отползти в сторону. Лицо его скривилось от боли.

— Вы тут разбирайтесь с ним пока, а я пойду, — сказала Натаха. — Далеко только не уходите.

— Слышь, Губошлеп, — говорю. — Эти твои подельники еще придут разбираться? Или бросили тебя нам на съедение?

— Да не придут они, — Гиена сплюнул. — Мелкая шантрапа, только на легкую добычу кидаются, видал таких тыщу раз.

— Иди, Натаха, мы тебя здесь подождем, — я убрал ботинок с руки Губошлепа. — Поднимайся, болезный.

— Тебе чего еще? Чего? — снова заныл Губошлеп.

— Да ничего, — я пожал плечами. — Так, поболтаем о том, о сем.

— А если я не хочу с вами болтать? — Губошлеп сел, придерживая раненую руку на груди.

— Могу тебе ногу сломать, чтобы выбора особо не было, — доверительно сообщил Гиена. На самом деле он вовсе не был расслаблен. Было заметно, что ушки на макушке, а палец на спусковом крючке.

— Да ладно тебе, Гиена, мы же не злодеи какие, — я усмехнулся.

— Так мы по-доброму сломам, — Гиена подмигнул Губошлепу. — Ты какую ногу больше не любишь, правую или левую?

— Слушай, Губошеп, — сказал я. Не то, чтобы мне хотелось отвлечь мелкого бандита от перспективы сломанных ног, просто у меня и правда был вопрос, на который он мог знать ответ. — А за что мародеров в Уржатке не любят?

— Это что еще за допросики такие, фраер залетный? — к тону Губошлепа снова вернулись нахальные нотки. Правда ненадолго. Гиена ткнул его в плечо прикладом, и тот снова заныл. — Да потому что они Родю-Жабку измордовали!

— Ну-ну, жажду подробностей, — сказал я. — Что там была за история?

— Дык все и так знают же… — Губошлеп испуганно поднял глаза на Гиену. — Так это… Год назад Батько отдал своего сына в университет. Колдуном он оказался, хату чуть не спалил. А он мальчишка был скромный да худенький. А мародеры эти самые взялись его шпынять да тырсить. И утопили. Батько осерчал сильно. И тогда ихний главный вмешался…

— Чей главный? Мародеров? — спросил я.

— Да неее… Всего университета. Ректор, — Губошлеп хотел по привычке махнуть рукой, но тут же скривился от боли. — И сказал Батьке, что коли в Уржатку кто из мародеров придет, то можно его убить, и ничего за это не будет. А если они живые вернутся и хвастать будут, то он накажет так, что мало не покажется. Ректор там — кремень мужик. Тоже осерчал.

— Сильно, — я хмыкнул. Ну что ж, в принципе, понятно теперь, в чем тут затык. Я бы на месте ректора тоже мародерам захотел как-нибудь хвост прищемить. Затравить до смерти — это отстойная история… Впрочем, на них похоже. Стопудово даже виноватым себя особо никто не чувствует.

— А что, чужие к вам сегодня какие-нибудь не приходили? Не вынюхивали чего? — спросил Гиена.

— Кроме вас никого чужих не видел, — огрызнулся Губошлеп.

— Корона твой под Батькой ходит? — спросил я.

Но ответить Губошлеп не успел, потому что вернулась Натаха.

— Нет там засады, можешь идти, — сказала она. — Забава Ильинична знала даже, что я приду. Настоящая гадалка, такие никому не продаются.

— Пока, Губошлеп! — я махнул рукой бандиту и направился к дому гадалки. Мысленно я, конечно, иронично подумал, что такая убежденность, что кто-то не продается, конечно, похвальна, но я бы все равно не был настолько уверен…

В этот раз старуха ждала меня не во дворе. Если бы я точно не знал, что этот дом обитаем, то решил бы, что никого здесь нет. Табуретка, на которой она в прошлый раз сидела, валялась на боку, сам двор выглядел неприбранным и заброшенным. Дверь дома покосилась. Наверняка, если бы был ветер, то болталась бы на одной петле и стучала, добавляя общей зловещести атмосферы этого места еще пару баллов.

— Надо же, не испугался, — раздался голос старухи, как только я переступил порог. Она сидела на лавке за столом, перед ней чадно горела единственная свечка. Похоже, весь дом состоял из одной комнаты. Стол, пара скамей, печь, занимающая треть всего пространства, мутное окно и что-то, занавешенное куском черной ткани.

— Я бы испугался, Забава Ильинична, так у меня вроде как выбора особого нет, — ответил я.

— Ну иди ближе, будем смотреть, можно ли тебе помочь… — бабка, кряхтя, поднялась и, припадая на левую ногу пересекла комнату. Быстрым движением она дернула за угол ткани. Зеркало. Ну конечно. Волнистое, старое, кое-где изъеденное черными пятнами.

Я в нерешительности остановился. Оба прошлых раза все неприятности случались именно после того, как я смотрелся в подобное зеркало.

— Давай-давай, не боись! — подбодрила меня бабка, поправляя сползающий с головы платок. — Дальше только страшнее будет!

— Успокоили, Забава Ильинична, — я криво ухмыльнулся и шагнул вперед. Глянул на свое отражение. Пока еще мое, парень за зеркалом выглядел и двигался в точности как я. Бабка достала из сумочки на поясе щепотку какого-то порошка, дунула на нее, распылив по поверхности зеркала. Пылинки замерцали, зеркало начало слегка светиться.