Гений

— Такъ вы меня никогда не видали, ни въ одной изъ моихъ ролей? — повидимому, съ очень искреннимъ, изумленіемъ вдругъ воскликнулъ онъ.

Теперь я вспомнилъ. Да, конечно, Лидинъ-Славскій, это провинціальный драматическій акторъ, имя котораго еще недавно попалось мн въ какой-то газетк.

— Я живу въ Петербург,- постарался я извиниться. Но и это не вышло.

— Да я игралъ и въ Петербург… въ «Клуб взаимнаго вспоможенія»… шекспировскія и шиллеровскія роли, — объявилъ онъ. — По, можетъ быть, вы искусствомъ не интересуетесь?

— Напротивъ, я очень люблю театръ.

— Пріятно слышать. Такъ вотъ что, сосдъ: теперь еще не поздно, зайдите ко мн, побесдуемъ, разопьемъ бутылку; я привезъ съ собою недурное вино…

Благосклонность послышалась въ его голос.

Я хотлъ сказать, что мн пора спать, что я лчусь и вина не пью, но я вспомнилъ прелестное и загадочное лицо его спутницы, и вмст съ нимъ вошелъ въ его комнату. Это была такая же комната, какъ и моя. Въ ней никого не оказалось. Та, ради которой я вошелъ сюда, ушла въ помщеніе рядомъ, бывшее очевидно спальней, и полузатворила за собою дверь, предварительно, однако, зажегши на стол дв свчки.

Лидинъ-Славскій оглядлся, тряхнулъ головою и крикнулъ:

— Софи, гд ты? поди сюда, да принеси намъ бутылку вина и два стакана. Садитесь… — величественно указалъ онъ мн на кресло возл стола.

У порога спальни показалась Софи. Она была блдна, тнь неудовольствія легла между ея сдвинувшимися тонкими бровями, сказалась въ уныломъ и въ то-же время строгомъ, на мгновеніе остановившемся на мн, взгляд.

Лидинъ-Славскій небрежно произнесъ мою фамилію и прибавилъ:

— Это моя жена, рожденная… — онъ назвалъ одну изъ очень извстныхъ старыхъ русскихъ фамилій.

Я поклонился. Она кивнула головою, скрылась и черезъ мгновеніе принесла и поставила на столъ бутылку и два стакана.

— Извините, ужасно голова болитъ, я лягу, — проговорила она своимъ нжнымъ голоскомъ, полувзглянувъ на меня, и исчезла, Дверь за нею заперлась.

— Мы еще встртимся и поговоримъ, — сказалъ я:- теперь-же нашимъ разговоромъ мы только обезпокоимъ вашу супругу…

Но онъ взялъ меня за руку и почти повелительно прохриплъ:

— Садитесь, дверь заперта, кричать мы не станемъ, во всякомъ случа нашъ разговоръ обезпокоитъ мою супругу меньше, чмъ дтскій крикъ въ сосднемъ помщеніи, рядомъ съ нашей спальней. Я васъ не выпущу, пока вы не выпьете со мною стаканъ вина.

— Да мн вино запрещается…

— Пустяки!

— Берите бутылку и хоть перейдемъ въ мою комнату, это все-же дальше, — ршительно объявилъ я.

Онъ хотлъ было протестовать, но я уже былъ у двери, уже вышелъ въ корридоръ.

VII.

Когда я зажегъ у себя свчи, его нелпая фигура, покрытая гофрировками и съ бутылкой въ рук, стояла передо мною.

— Вы, однако, попробуйте моего вина; этакого здсь, въ этомъ несчастномъ — ск, ни за какія деньги достать нельзя.

Онъ нсколько дрожавшей рукою налилъ два стакана.

— Попробуйте!

Онъ какъ-то ввернулъ мн стаканъ въ руку, чокнулся и отпилъ изъ своего. Я глотнулъ почти машинально.

— Ну что, дурно винцо?

— Хорошо, но я все-же пить не стану, мн строго запрещено, и ужъ особенно красное вино.

— Какъ знаете, — мн не запрещено, и нить я буду!

Развалясь на моемъ диван въ самой невозможной поз, онъ приподнялъ на меня тяжелыя вка своихъ оловянныхъ глазъ.

— Да-съ, — сказалъ онъ, кривя ротъ въ какую-то неестественную усмшку:- трудно у насъ на Руси живется выходящему изъ общаго уровня, живому, истинному таланту!

— А разв ужъ такъ трудно?

— Это вы вотъ потому, что я не умираю еще съ голоду, что могу занять дв дрянныя комнаты, да выпить бутылку сноснаго вина? Поэтому вы полагаете, что не трудно? — возвысилъ онъ голосъ. — Такъ и то случайно-съ, былъ моментъ-съ, когда чуть съ голоду не померъ…

Онъ налилъ еще стаканъ и залпомъ его выпилъ.

— Да-съ, съ голоду! Да и притомъ, какъ это говорится… не о хлб единомъ живъ будешь… Какая-же оцнка? Какое пониманіе?.. приходится расточать вс эти перлы, весь огонь души передъ невждами, на скверныхъ подмосткахъ, въ какихъ-нибудь грязныхъ городишкахъ… Гд же оцнка? Гд пониманіе?

— А вы бы на столичную сцену… — произнесъ я, и даже испугался дйствія своихъ словъ.

Онъ вдругъ поднялся съ дивана, ноздри его раздулись, глаза готовы были выскочить. Онъ закричалъ:

— Что-съ? Какъ вы сказали?… На столичную сцену!.. Да разв у насъ, на столичныхъ сценахъ, можетъ появиться настоящій талантъ?! Вдь, тамъ торжествуетъ одна безнадежная бездарность… И эта бездарность сильна, она заполонила все, у нея все въ рукахъ… такъ разв она допуститъ?!.. Тамъ, батюшка, такая интрига, такъ вс сплочены, такая стна китайская, казенщина, чиновничество, что нечего и думать попасть туда таланту-съ!..

— А вы пробовали?

— Пробовалъ… — мрачно выговорилъ онъ.

Онъ выпилъ еще стаканъ и, такъ какъ бутылка уже оказалась пустою, то, врно безсознательно, протянулся къ моему стакану и — тоже его выпилъ.

— Пробовалъ! — еще мрачне повторилъ онъ:- нтъ, объ этомъ ужъ что говорить…

И замолчалъ.

Онъ упалъ на диванъ и костлявой рукою, сверкавшей фальшивыми брильянтами, подперъ себ голову. Онъ начиналъ нсколько хмелть.