Герой утренней зари. Часть 1

— Можно и на «ты», все-таки предполагается, что мы будем «боевыми товарищами», — с его лица не сходила доброжелательная улыбка. — Итак, Андрей, до того, как ты начал себе придумывать, «что такое счастье», скажи, был ли ты тогда счастлив?

Мальчик лениво, нехотя встал с кроватки. Не спеша натянул носки, надел штанишки, поверх майки, в которой спал, накинул кофточку, застегнул липучки на ботиночках, взял девочку за руку, и они вместе, на цыпочках, вышли из комнаты. Все-таки мальчик тоже любил рассвет и тоже боялся, что скоро уже не сможет его увидеть, но тогда, в те самые дни…

— Да…

— Хорошо. Не хочешь немного прогуляться?

Его вопрос не оставлял мне вариантов ответа.

* * *

Мы вышли на улицу, в небольшой дворик, где росла белая сирень. Хоть мальчик и девочка ушли совсем недавно, на улице уже стоял день. С соседнего участка раздавались веселые крики ребят. Судя по звукам, они играли в «чапаева».

Калитка оказалась незапертой. Через нее мы вышли на одноколейную проселочную дорогу, соединяющую деревушку с другим, цивилизованным миром. У соседских ворот лежала Буся. Ее любили все: и хозяева, и дети, и взрослые. Она была ласковой, умненькой и обладала тем очарованием, которое присуще только дворняжкам. Я не мог пройти мимо, не погладив ее, впрочем, таким был не только я.

И мне было страшно, когда я думал о том, что произойдет дальше.

Дверь резко и со скрипом распахнулась, острый железный угол ударил собаку в бок, попутно прижав ей хвост. Она взвыла, подскочила и, не поняв спросонья, что произошло, прихватила ближайшую часть тела обидчика, тут же, поскуливая, отступила назад.

Мальчик заплакал. Укус был не глубокий, но достаточный чтобы остались следы и из двух ранок пошла кровь. На его плач сразу же прибежали ребята, Буся, опустив голову, пыталась подойти, зализать рану, извиниться, однако кто-то из мальчишек, еще вчера приносивший ей косточки, оставшиеся после ужина, грубо оттолкнул ее ногой.

Мама с тетей Лизой, возвращавшиеся из сельского магазина, бросили сумки и подбежали, расталкивая толпу ребят.

«Усыпить. Собаку, почувствовавшую кровь, — не исправить, это уже волк. Нет? Вызову полицию. А если твоего ребенка она укусит и не за ногу, а за шею? Все, сейчас позвоню Мише, он быстро разберется…»

В тот день папа весь вечер провел в доме тети Лизы и дяди Степы. Тогда я в первый и в последний раз вживую услышал выстрел. После этого папа пришел домой, бросил маме короткое «довольна?» и закрылся в своем кабинете. Это было последнее наше лето в деревне.

«Подрастешь — поймешь», — это был весь мамин ответ на вопрос, почему Буси больше нигде не было.

— Ты хотел этого?

— Конечно, нет! — ответил я, изо всех сил подавляя грусть и горечь в голосе.

— А если бы твоего ребенка укусила собака?

— Я… Я бы точно не…

— А если бы твоя жена, мать твоего ребенка, была также категорична?

Я промолчал. Я не был в такой ситуации, я не знал, что бы я делал, но…

— Ты ведь теперь понимаешь, не так ли?

— Да… — я с ужасом обнаружил, что и правда — «понимал».

— Знаешь, дети ведь прекрасны, хотя бы тем, что они честны. Они лишены предрассудков, предубеждений, правил, ответственности. Дай им волю, они будут делать, что захотят; желать, что захотят; мечтать о том, о чем захотят. Неважно, хорошие это вещи или плохие, для них таких понятий нет, они будут во всем искренни. Скажи, Андрей, что такое хорошо и что такое плохо? Быть счастливым — хорошо?

— Да.

— Сбегать из дома по утрам — хорошо?

— Нет.

— А сбегать из дома, чтобы быть счастливым — это хорошо или плохо?

На этот вопрос я затруднился ответить, но Кладий не стал ждать.

— Понимаешь, дети не размышляют над такими вопросами. Ты сейчас думаешь: «А как же родители? Они ведь будут волноваться, как же различные риски, угрозы, вдруг ребенок заблудится, или его кто-нибудь похитит, или…» Ты додумываешь условия, которых в задачке нет, быть может, я вообще спрашивал про тебя сегодняшнего, взрослого тебя, и за всем этим шумом своих мыслей ты не обращаешь внимание на самое важное… Скажи, тебе ведь нравилась Буся?

— Да.

— Будь ты на месте отца, ты бы смог поступить также?

— Я… Я бы…

— Я не прошу тебя сказать, что бы ты сделал, просто ответь, смог или нет?

— Смог.

— А тот мальчик, с прокушенной штаниной, плачущий от боли — не смог бы. Ребенок, которого укусили — не смог бы, а ты бы смог. Ты стал довольно жестоким, Андрей. И в то же время, еще глухим и слепым. Скажи, о чем ты мечтаешь?

— Я…

— Видишь, за всей твоей «взрослостью», «правильностью», «зрелостью», ты не слышишь себя, ребенка, который знал, о чем он мечтает и чего он хочет. Ты не видишь свою мечту, даже если ты можешь ее назвать, ты не можешь ее представить в реальности.

Мы оказались на асфальтовой дорожке возле школьного стадиона. Трое ребят возвращались по домам после матча. Они давно играли вместе и, пусть только во дворе, но им не было равных.

— Ребят, я хочу с вами серьезно поговорить.

— Надеюсь, не про…

— Нет, о девочках думать мне пока рано. Может годам к 25… Или 30… И вам я советую с этим тоже повременить, потому что…

— Потому что…?

— Мы должны стать лучшими в мире.