Показательно сравнение речи Гитлера, произнесенной 30 января 1942 г., с застольной беседой, состоявшейся на следующий день. В своем выступлении он заявил, что «обе революции», фашистская и национал-социалистская, проходили «почти одинаково»: «В последние недели я много читал об итальянской фашистской революции, в том числе в те немногие свободные часы, которые у меня были, и мне при этом показалось, что как будто передо мной была история моей собственной партии: столько похожего, столько одинакового, такая же борьба, такие же противники, такие же аргументы; это поистине своего рода чудо»[1839]. На следующий вечер Гитлер повторил это мнение во время своих застольных бесед, но затем последовали рассуждения, предназначенные не для публики, а только для узкого круга слушавших его доверенных лиц, приглашенных на ужин. Вначале Гитлер сказал, что хотя народ Италии идеалистичен, но «руководство является реакционным». «Там разница, как между днем и ночью, а настоящих ли фашистов вы перед собой видите или нет. Социальный слой, с которым мы имеем дело, такой же космополитичный, как и у нас. <…> Возможно, дуче появился со своей революцией на год раньше срока: если бы красные перебили двор, то он стал бы главой государства. Пузырь бы исчез»[1840].
Гитлер, с одной стороны, совершенно признавал сходство между фашистской и национал-социалистской революциями, но, с другой стороны, он снова и снова критиковал продолжавшее существовать в Италии влияние церкви, короля и реакционных генералов. Никогда нельзя забывать, как Гитлер однажды сказал Розенбергу, что Муссолини не занимает в Италии такого положения, как он сам в Германии[1841]. Действительно, в Италии старые силы — король, генералы и церковь — продолжали оказывать решающее влияние, так что вряд ли можно говорить об Италии как о тоталитарном режиме. «У дуче трудности потому, — говорил Гитлер, — что его армия придерживается роялистских взглядов, потому, что в Риме находится ватиканский Интернационал, и потому, что у государства, в отличие от народа, лишь наполовину фашистское мировоззрение»[1842].
Гитлер также подверг критике социальную отсталость фашистской Италии. «Одним из наиболее нездоровых образований новой Европы с социальной точки зрения является Венгрия, а еще Италия, — заметил он 5 ноября 1941 г. — Богатство, с одной стороны, бесправные широкие массы — с другой»[1843]. Гитлер упрекнул Муссолини в отсутствии революционной последовательности в борьбе с церковью. Дуче сам по себе вольнодумец, заявил Гитлер 13 декабря 1941 г., «но он начал с уступок, в то время как я бы на его месте больше склонялся к революционной стороне. Я бы оккупировал Ватикан, выбросил бы вон всю компанию. Я бы сказал: простите, я ошибся! Но: их здесь больше нет!»[1844]
Однако Гитлер критиковал не только влияние церкви в фашистском государстве, но и принципиально власть, которой по-прежнему обладали высшие слои: «Положительного отбора не будет до тех пор, пока эта мафия высшего света не будет ликвидирована. Она такая же подлая, как мафия преступного мира: заговор заинтересованных лиц, которые, какими бы глупыми они ни были сами по себе, все же сохранили животный инстинкт к распознаванию талантов! Они самые бесцеремонные противники любого таланта! В Италии не станет лучше, пока они не получат чистое фюрерское государство!»[1845]
После того как в июле 1943 г. Муссолини был свергнут, Гитлер видел одну из причин такого хода событий в том факте, что фашисты зашли в тесные отношения с «капиталистическими элементами». Так, 12 мая 1944 г. в беседе с президентом Словакии Тисо он сказал: «Но и фашизм несет на себе часть вины; он стал очень поверхностным. Из руководящего состава, который, к сожалению, часто менялся, только сам дуче остался прежним. Другие руководящие деятели ввязались в отношения с капиталистическими элементами, как, например, Вольпи [итальянский банкир, в 1934–1943 гг. председатель фашистской промышленной ассоциации. —