Гнев

Ожидавший ее таксист был пожилой таротец, который, видимо, видел в этой жизни так много, что на все происходящее у него было одно выражение лица. Всю дорогу до города она пыталась разговорить старика, но он был немногословен. Его не волновала политика, как поняла Амико: ничего изменить невозможно, да и не нужно. Долорес Сентаво действительно была главой и Таротской Церкви, и Совета старейшин. Таксист сказал только, что она – мать Тарота. В таротце жила древняя готовность принять любой удар судьбы, не оказывая ни малейшего сопротивления. Это в мире Амико люди, чуть что с ними случалось, принимались ныть и обиженно вопрошать мироздание: «Почему? Почему я?» Здесь ответ был скор и безжалостен: «А почему бы и нет?» В какой-то момент она почувствовала отчасти даже уважение к этому безоговорочному смирению.

– Здесь вообще не бывает солнца?

– Почему? Бывает, – вздохнул таксист. – Нет причины такой, чтобы солнца не было.

– И когда последний раз был солнечный день?

– А этого я, может, и не помню, – рассердился вдруг он.

Они ехали по старому Тароту. Постепенно темнело, и таксист начал поглядывать на часы.

– Эх, не успею домой до темноты, – пробормотал он недовольно.

– Что-то не так?

– Ворота закроют в восемь. Комедантский час, god damn[13] (таксист подмешивал местами английские слова).

– «Комендантский», – автоматически поправила Амико.

– Он, – кивнул таксист. – После Заката, – неохотно продолжил он, – в старом Тароте развелось много крыс. Сперва они были крупные и просто кусались, но за несколько лет они стали upgraded.

– Улучшенными? – удивилась Амико.

– Нет. У нас говорят: нажористы стали.

– Ядовитые, что ли? – снова не поняла она.

– Да нет, – пожал плечами таротец, – большие. – И выпустив на секунду руль, показал руками размер крысы: – Во такие стали. Если днем, то одна-две пробегут, дети их примучат. А вот ночью на них такой жор нападает, что они могут заживо человека сгрызть. Till death,[14] – добавил он с выражением.

– Даже в машине? – изумилась Амико, улыбнувшись.

Таротец неодобрительно покачал головой.

– This is not funny.[15] На прошлой неделе одного из наших загрызли. Из машины он вышел, но никто не знает, зачем. Все лицо съели – насилу смогли признать. У нас теперь даже налог появился – крысячий. Чтобы крысоловам больше платить.

– У вас и крысоловы есть, – задумчиво сказала Амико.

– А то, – с гордостью ответил таксист.

* * *

Они остановились на площади, под фонарем, возле большого дома со скульптурами сонных львов у входа. Амико открыла дверцу, и на секунду ей показалось, что под машину прямо под ее ногами пробежал какой-то грязный взъерошенный зверь. Но потом она отмахнулась от этого. Даже если это местная аномалия – чего только они не насмотрелись после Заката. Ну, будет теперь новый вид крыс – таротские. В то, что крысы могли кого-то загрызть, она не поверила ни на секунду. Скорее всего, убили какого-то бедолагу и скормили крысам. Удобно.

– Все мы будем желты, но вы бы, дамочка, поторопились, – сказал таксист нервно.

Амико хлопнула дверцей и начала подниматься по ступенькам, за спиной взревел мотор отъезжающего такси. В нескольких домах поблизости горел свет, в остальном на улице было пустынно. Есть, конечно, и еще причина. Если кому-то в Совете старейшин нужно, чтобы на улице после наступления темноты никого не было, то легенда о крысах простое прикрытие. Остается только раскормить их человеческим мясом.

Амико стояла перед дверью, дверь была дубовая, основательная. В поисках звонка она приметила справа старинную печать на камне: перекрещенные ключи. Над ними шла надпись, но в темноте прочесть ее было затруднительно. Амико хотела посветить, и в эту секунду дверь вдруг распахнулась.

– И кого же принесла нелегкая?

Перед ней стоял мужчина лет тридцати, может, немного старше, со стаканом виски в руке. Он был в брюках и рубашке, поверх которых – распахнутый атласный халат, по старой англосаксонской моде. Свободной рукой он оперся о косяк двери и смотрел на нее вопросительно.

Амико считала себя достаточно бесчувственной к привлекательной внешности, но Гай Сентаво – а это был именно он – неожиданно ей понравился. Тут не правильность черт или их аристократичность, хотя этого тоже нельзя было отрицать. В его облике была летучая субстанция очарования. В небрежной позе, в выражении лица, в манере держаться было завораживающее сочетание жестокости и нежности.

– Я – дата-детектив, от господина Сэ.

Он нахмурился, потер лоб.

– Ждал вас завтра. Ну что же, проходите, – и отступил из проема, давая ей пройти. – Это весь ваш багаж? Это что – лыжи? – поинтересовался он, глядя, как она снимает узкий длинный кофр с плеча и ставит у стены в холле.

– Личные вещи. Холодное оружие, – кивнула Амико.

– А, оружие… Это я люблю.

Продолжая стоять на пороге, он достал пистолет из кармана халата и, прищурившись, пальнул пару раз куда-то в темноту. Немного подождал, прислушиваясь. Где-то хлопнуло окно, и женский голос прокричал хриплые ругательства. Гай пробормотал с ненавистью:

– Адовы твари!