Годы решений

Так возникает нигилизм — глубокая ненависть пролетария к превосходящей форме любого вида, к культуре как ее воплощению, к обществу как ее носителю и историческому результату. То, что кто-то обладает формой, владеет ею и уверенно чувствует себя в ней, в то время как подлый человек воспринимает ее как оковы, в которых он не может свободно двигаться; то, что такт, вкус, понимание традиции являются наследием высокой культуры и предполагают воспитание; то, что есть определенные круги, в которых чувство долга и самоотверженность не высмеиваются, а воспринимаются с уважением — все это вызывает в нем глухую ярость. Но если в прошлые времена она пряталась по углам и оттуда изрыгала свои проклятья подобно Терситу [146], то сегодня она широко распространена среди всех белых народов в качестве вульгарного мировоззрения. Ибо вульгарной и подлой стала сама эпоха, и большинство даже не знает, в какой степени оно само является таковым. Дурные манеры всех парламентов, всеобщее стремление участвовать в темных делах, сулящих денег без всякого труда, джаз и негритянские танцы как духовное выражение всех кругов, стремление женщин краситься подобно проституткам, тяга литераторов под возгласы всеобщего одобрения высмеивать в своих романах и пьесах строгие взгляды приличного общества, а также дурная склонность — распространившаяся даже среди представителей аристократии и древних княжеских родов — избавляться от любого общественного принуждения и любого древнего обычая — все это доказывает, что теперь тон задает чернь. В то время, как одни высмеивают благородные формы и старые нравы, потому что те уже не являются внутренним императивом, не понимая, что при этом речь идет о бытии или небытии, другие высвобождают жаждущую уничтожения ненависть и зависть ко всему, что доступно не каждому, что выделяется и, наконец, должно быть унижено. Не только традиция и обычай, но и любой вид утонченной культуры, красоты, грации, вкуса в одежде, уверенность форм общения, изысканный язык, сдержанная осанка, выдающая воспитание и внутреннюю дисциплину — все что ужасно раздражает подлое внутреннее чувство. Лицо с благородными чертами, узкая ступня, которая легко и грациозно ступает по мостовой, противоречат любой демократии. Otium cum dignitate («достойный досуг» – лат.) вместо спектакля боксерских боев и шестидневных гонок, понимание изящных искусств и старинной поэзии, даже радость от ухоженного сада с прекрасными цветами и редкими сортами фруктов — все это взывает к сожжению, разрушению и подавлению. Культура в ее превосходстве — это враг. Если ее творения трудно понять и внутренне освоить, потому что они «не для всех», то их необходимо уничтожить.

Такова тенденция нигилизма: никто не думает о том, чтобы поднять массы до высоты настоящей культуры; это хлопотно и неудобно, возможно, отсутствуют и определенные предпосылки. Напротив — строение общества должно быть выровнено до уровня сброда. Должно царить всеобщее равенство: все должно быть одинаково пошлым. Одинаковым способом добывают деньги и тратят их на одинаковые развлечения: panem et circenses («хлеба и зрелищ» – лат.) — большего не требуется, большего и не поймут. Превосходство, манеры, вкус, любой вид внутренней иерархии являются преступлениями. Этические, религиозные и национальные идеи, брак ради детей, семья и государственный суверенитет кажутся старомодными и реакционными. Вид улиц Москвы указывает направление, но не стоит заблуждаться: то, что сейчас царит там — это не московский дух. Большевизм возник в Западной Европе, и именно в ту пору, когда английско-материалистическое мировоззрение тех кругов, в которых Вольтер и Руссо вращались как способные ученики, нашло действенное выражение в континентальном якобинстве. Демократия XIX века — это уже большевизм; только ей не хватило мужества быть до конца последовательной. Лишь один шаг отделяет взятие Бастилии и укрепляющую всеобщее равенство гильотину от идеалов и уличных боев 1848 года, года коммунистического манифеста, а отсюда также всего один шаг до краха уподобившегося Западу царизма. Большевизм не угрожает нам, он уже овладел нами. Его равенство — это уравнивание народа со сбродом, его свобода — это освобождение от культуры и общества.

Глава 12