Гоф-медик

– Да как вам сказать…

– Так и говори. Не время скромничать.

– Могу чуть-чуть… лучше дяди.

– Да ты просто находка. Умен. Знаешь место, не лезешь выше головы, но и своего упустить не хочешь. Если тебя не возьмут, буду к нам звать.

На обед дали тарелку густой похлебки с волокнами разваренного мяса, гороховое пюре с салом и кружку кисленького взвара. Потом ко мне запустили знаете кого? Нет, неправильно. Портного. Он меня раздел, обмерил и ушел.

За ним появился… правильно, теперь угадали… парикмахер. Маэстро, увидев меня, восхищенно воскликнул: «Какой типаж! – и спросил: – Каким ты себя видишь?» Я попытался описать прически Дольфа Лундгрена в «Рокки-4» и «Универсальном солдате». «Именно так! Молодой человек, я буду тебя работать! Ты понимаешь тонкости искусства куафе!» – в аффектации воскликнул мастер. Помощник замотал мое тельце в кокон огромной простыни, а чародей ножниц и расчески по-быстрому, всего минуточек за сто, сделал на голове что-то даже отдаленно не похожее на мой рассказ. Стал выглядеть как тупой болван. Утешает только, что не я платил.

Еще при парикмахере заявился адвокат. Пока стригли, рассказал о завещании дяди Вилдрека. Оно простое. Все осталось мне. Дом с аптекой и квартирой на втором этаже, находящиеся в доме вещи и деньги, лежащие в банке. После уплаты налогов, сборов и гонораров там лежит тысяча двести тридцать три талера. Немало, но и не безумные деньги. Древний амулет главы рода Тихих тоже перешел ко мне. Распоряжаться имуществом могу сам. Совершеннолетие здесь наступает в шестнадцать лет. Раз в армию идти можешь – значит, совершеннолетний. Логично, в принципе.

Тетю Изольду Вилдрек особенно упомянул. Написал – не доверяет ей с детства, с того самого момента, когда она обещала молчать, но стукнула родителям, что он курил. Потому ей ничего не оставил. Папе не оставил, так как тот не волшебник. Юрист стребовал с меня подпись, выдал документы и уехал.

Затем пришла мама с тетей Изольдой. Увидев награды и узнав про ночное происшествие, мамочка сразу начала сильно бояться и стала требовать объяснений с явками, паролями, а также с подробным рассказом обо всем случившемся. Тетя, наоборот, что-то себе придумала, стала меня защищать. Она служит короне и про секретность знает не понаслышке. Поэтому орден, кинжал и даже ночной посетитель в ее устах стали чем-то почти обыденным среди современной молодежи. Для изменения темы разговора показал завещание и спросил, что делать с домом, а главное – с аптекой. Сразу полегчало: на хозяйственные дела женщины переключились мгновенно. Обещали пересмотреть вещи и привести их в порядок. Ненужное выбросить, нужное рассортировать. Что можно, приспособить для меня с папой, остальное продать. Однако долго разговор не продлился, пришел дежурный доктор и вежливо выпроводил женщин.

Затем доктор сказал, что сейчас мне будут приводить в порядок лицо. Регенерация лечит, но шрамы не правит. Спасибо, папа моего ангела. Не знаю, кто ты, но буду должен. Войдя в палату, профессор без разговоров усыпил меня легким пассом руки. Что было дальше – не ведаю, очнулся уже ночью. На тумбочке кто-то заботливо оставил зеркало. Сразу принялся рассматривать свою физиономию. Целитель сотворил чудо. Синяков нет, отеков нет, белки глаз очистились от крови. Шрам остался, но стал меньше двух линий шириной. Красоты, конечно, никакой нет, но уже и не выгляжу уродом. Глаза синие, не голубые, а необычного сапфирового оттенка. Волосы стали иссиня-черными, как у латиноамериканских мачо из наших модных журналов. Прическа короткая, мне идет, хотя выгляжу полным отморозком.

Ходатай

– Мэтр, как все прошло? Какой приговор?

– Самый минимум. Два года. В зале почти никого не было, значит, и огласки никакой не будет.

– Уф! Мне сразу полегчало.

– Господин Тогаст, я сделал максимум возможного. Благодаря моим усилиям судья был снисходителен. Опять же гимназист написал прощение, оно сильно помогло.

– Попробовал бы не простить! Я на него такие деньжищи потратил!

– Передачу с вещами Сузику отдали. Говорят, бодрится и ждет освобождения. С его товарищами хуже. У одного рука в лубке, у другого голова пробита, и один здорово избит. Видать, их толком не лечили.

– Не наши печали. Вы про дело говорите.

– Побег готов. По пути освобождать будут. Место есть, где привалом встают, когда на каторгу гонят. Там на охрану нападут, Сузика вытащат и перевезут на побережье. Дальше уже ваша забота.

Отец

– Ваша милость, приговор напавшим вынесли. Два года каторжных работ. В газетах ничего нет. Дело простое, никому не интересное.

– Дальше.

– Вечером был суд Тайного трибунала, ваша милость. Без рассмотрения отменили приговор за ничтожностью следствия. Судили заново, за оскорбление действием члена королевской семьи. Приговорены к лишению языка, кастрации и четвертованию. За гнусность преступления казнь с растяжкой во времени.

– Это как?

– Будут отсекать по одной части раз в день, ваша милость. Сегодня язык, завтра кастрация, потом ноги и руки, последней голову. Неделю казнь продлится, раньше не дадут умереть.

– Это хорошо. Это правильно.