Гоголь в тексте

Возвращаясь к началу «Страшной мести», к самой первой ее главе, мы можем увидеть следы все той же конструкции. Сначала – яркая картина свадьбы (праздник зрения), затем заминка, связанная с появлением колдуна, а затем вновь продолжение пиршества. Все исправляет «бочка меду» и ведро «грецкого вина» («пировали до поздней ночи, и пировали так, как теперь уже не пируют»). В финале – общая картина «ухудшения», или деградации, исходного положения дел: пьяные козаки падают на землю, засыпая где попало: под лавками, возле хлева (ассоциации, связанные с хлевом комментировать не нужно). В восьмой главке «Страшной мести» – все тот же сюжет, но с ослабленным первым звеном. Блеска и сияния в начале нет (хотя картина собравшихся на пиршество ляхов с «чокающими» шпорами и «бряцающими» саблями все же присутствует), зато потом идет описание гулянки с набором всяких пьяных безобразий. Все это заканчивается ключевым определением происходящего: «общий содом», то есть указанием на ту область телесного низа, которая – в норме – предназначена для извержения остатков переработанной пищи, а не для каких-либо других упражнений.

Из «Повести о том, как поссорился Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» возьмем две главы, в которых схема сюжета поглощения представлена наиболее выразительно. Это вторая и седьмая главы. В самом заголовке второй главы, «из которой можно узнать, чего захотелось Ивану

Ивановичу, о чем происходил разговор между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем и чем он окончился», уже содержится интересующая нас схема (если, конечно, смотреть на дело исключительно с предлагаемой точки зрения).

Сначала – картина рассматривания. Иван Иванович лежит под навесом в саду, думает о своем хозяйстве; затем, как пишет Гоголь, «глаза его отыскали новые предметы, перешагнули чрез забор в двор Ивана Никифоровича и занялись невольно любопытным зрелищем» (зрение-поглощение). Соседская баба выносит на просушку вещи своего хозяина, и здесь, когда заходит речь о кафтане, не обходится без упоминания о разноцветье, блеске и сиянии: «Все мешалось вместе, составляя для Ивана Ивановича очень занимательное зрелище, между тем как лучи солнца, охватывая местами синий или зеленый рукав, красный обшлаг или часть золотой парчи, или играя на шпажном шпице, делали его чем-то необыкновенным…».

Появление ружья изменяет течение сюжета. Начинается торг двух соседей, Иван Иванович предлагает за ружье свинью, чем страшно возмущает Ивана Никифоровича. Спор перемежается закуской, затем перерастает в ссору. Является ключевая фраза: «Иван Иванович, с вами говорить нужно, гороху наевшись». А заканчивается все кукишем, который Иван Иванович выставляет своему соседу. Такой финал – горох против кукиша; одно, если говорить о стихии «материально-телесного низа», стоит другого. Как ни трактуй эту пару, а ничего другого, кроме упоминания о двух выделительных возможностях организма, тут не выжмешь. Я ничего не говорю о «гусаке», ставшем главной причиной обиды Ивана Ивановича. Гусак тут действительно ни при чем (оставим его фрейдистам)[59], поскольку не всем составом повести, не всеми ее ходами и деталями, а лишь определенным уровнем ее устройства мы занимаемся, пытаясь проследить, как этот слой проявляет себя в тех или иных ситуациях, оказывая влияние на ход и направление сюжета.

То же самое можно сказать и о седьмой, заключительной главе повести, которая является седьмой лишь условно и составляет единой целое с главой предыдущей. Дело, собственно, не в этом делении, а в том, что конец повести – по своему «рангу» – сопоставим с ее началом. А начало истории, как мы помним, являет собой феерию блеска и сияния в соединении с темой поглощения-поедания, с тем, что Ж.Делез назвал бы «съедобной природой вещей»[60]: «Славная бекеша (…) что за объедение (…) бархат! серебро! огонь!». В середине главы рассказывается об обеде, на который были приглашены оба враждующих соседа; об обеде, о котором Гоголь говорит, что не хочет его описывать, и все равно описывает. В финале же дана картина всеобщей деградации, старения, закрепленная последними словами повести: «серые массы грязи» и «неприятный для слуха звук» – чавканье месящих грязную жижу конских копыт.