《Гойда》 (оригинал с Фикбука, слэш)

И всяко, едва ли когда стены кремля дремали никогда, тем паче нынче. День настал.

Малюта не спал, и стоило евонному доносчику явиться, как Скуратов подорвался с места, ведая, что времени в обрез, и боле не будет никакого дозволения свершить дело.

Не успели ворота затвориться за Иоанном, как Скуратов уже послал за своими людьми, и паче всех – за Вяземским.

Перевалило за полдень, когда Малюта был при оружии, и сидел в своих покоях. Едва ли его мысли можно было назвать молитвой – он не взывал ни к Богу, ни к дьяволу. Просто пред глазами стояло всё то, что непременно надо будет учинить сей нощию.

Каждое мгновение сейчас горячо жгло его изнутри, снедая, грызя и скобля.

Князь Вяземский явился столь скоро, что у Григория не было сомнения – едва ли Афанасий спал нынче. За ними затворилась дверь.

Вяземский был собран, тоже при шашке, и чёрное одеяние скрывало кольчугу.

- Я за тебя поручился, - хмуро произнёс Малюта, - Хотя и ходил слушок, будто бы у вас всё не так уж скверно, как ты говоришь.

Афоня усмехнулся, взводя руку со шрамом, чтобы Малюта уж получше поглядел, коль запамятовал.

- Ты ж не дурак, княже, - с прищуром молвил Скуратов, - и знаешь – что, поди, нам на сим не сдобровать.

- Малют, тебе дурно? – презрительно усмехнулся Вяземский, - От знаешь, от чего нам уж точно несдобровать? Коли этот щенок брехнёт чего на нас.

Малюта едва заметно кивнул.

- Афонь, заварушки не избежать. Не сплохуй сей нощью. Обоих живьём. Из старика выбьем признание. А там будь что будет. И коли прорвёмся… - усмехнулся Скуратов, поглаживая свою бороду.

- У нас будет всё, - кивнул Вяземский.

Малюта согласно качнул головой.

- На кого вешаем всё? – вопрошал Афанасий.

- На Морозова, - тихо ответил Малюта.

Вяземский кивнул, и они вышли из покоев.

В коридоре уже ждали ратные люди Скуратова.

Оглядев их, Вяземский тихо сглотнул.

«Поди, мразь рыжемордая, Морозову ты обещаешь всё повесить на меня» подумал князь.

…

Частый стук забарабанил о дверь в барские покои. Ответа не было, и немудрено – на дворе стояла тяжёлая, непробудная ночь.

Мальчонка же продолжил бить кулачком о дверь, боязливо озираясь по сторонам.

Наконец, дверь приотворила Глаша. Сонная крестьянка злобно хмурилась, но лик её тотчас же смягчился, ибо на пороге стоял её сын.

Оправя тёплый платок на своих плечах, Глаша опустилась на колено и погладила сына по плечу.

- Чёй же не спишь? – вопрошала крестьянка.

- Послали к Алексей Данилычу, - молвил мальчишка.

- Барин почует, - мотнула головой Глаша.

Сорванец лихо прорвался мимо мамкиной юбки, пробравшись в покои.

- Отстань от барина! – Глаша бросилась следом за непослушным чадом, да не поспела.

Мальчуган уж толкнул Алексея в плечо, и тотчас же Глаша оттащила сына прочь.

Всяко, опричник уже отошёл ото сна, и с грубой бранью приподнялся на ложе.

- Засранец, и что ж тебе, ублюдок неймётся средь нощи-то? – Алексей сплюнул на пол.

- Помилуйте, барин! Коль бы не поспел к вам, так Афанасий Иваныч высек бы до полусмерти!

- Афоня-то? – пробормотал Басман, проводя по лицу, да вновь оглядел мальчишку с ног до головы, - Говори уже, паскуда.

- Нича, барин, говорить, - молвил мальчишка, замотавши головой, - Токма разбудить и было велено.

Алексей хмуро вздохнул, поглядывая на темень за окном.

«От же бесы – от отчего ж не спится им?»

- Стало быть, - с грубым рыком Алексей насилу поднялся и сел в кровати, - Иваныч явиться просил?

Мальчонка вновь замотал головой, и на сим Басман замер. Сглотнув, он резко поднялся с кровати.

- Разбудить Фёдора, живо! А опосля, как станет на ноги - взяла ублюдков, и поди-ка хоть куды – к речке постирай чего, али сама надумай, куда. Живо, гоп! – прикрикнул Алексей.

Глаша, не помня себя со страху, схватила сына за руку, и в чём была, босая и простоволосая, лишь в сорочке да платке метнулась прочь безо всякого промедления.

…

Когда Иоанн прибыл в монастырь, его не встречал никто. Безмолвные стены угрюмо кутались в снег.

Иоанн спешился, оставя Грома у ворот. Беспощадный жестокий мороз едва ли донимал владыку, удручённого думами пред самой тяжёлой исповедью.

Страх не давал переступить порогу святой обители. Иоанн не ведал, с какими словами обратиться к отцу Филиппу, примет ли святой отец его покаяние.

Сглотнув, владыка исполнился мужества.

Двор безмолвствовал. Снег был убран.

Владыка медленно ступал по скрипучей белизне, и вокруг не было ни души. Всё обратилось каким-то страшным, далёким и до жути живучим видением.

Иоанн предстал перед церковью. Никогда его сердце не полнилось таким благоговейным страхом. Осенив себя крестным знаменем, владыка призвал всё мужество, чтобы переступить порог храма Господня.

В этот утренний час не было прихожан. Иоанн встретился взглядом с исповедником. Высокая фигура ожидала, когда владыка исполнится воли и приблизится к нему. Монах выглядел устало, длинное одеяние ниспадало с опущенных плеч, а чёрный взгляд уныло и безразлично взирал по сторонам.

Однако, стоило Иоанну приблизиться, как исповедник, неведомо, какой силой, да всяко преобразился. Верно, ему самому было тоскливо в этот предрассветный час.