Голубь и Мальчик

— Ты хорошо выглядишь, — сказал он. — И конечно, я хочу правду. Лиора уже сказала мне, что не давала тебе этих денег, и она тоже будет рада услышать ответ.

— Я понимаю, что вы оба обеспокоены.

— Безусловно. Каждый по своей причине.

— Деньги на дом я взял в долг у Мешулама, — сказал я. — А Тирца ремонтирует его мне в подарок.

— Я так и думал, — сказал брат с облегчением. — Но вот у Лиоры есть другие предположения.

— Видишь, — сказал я, — внешне ты выглядишь большим хитрецом, но на самом деле тебя легко обвести вокруг пальца. Ты действительно хочешь знать?

Он помрачнел.

— Это мама дала тебе? — И вперил в меня два ее голубых глаза. — Отвечай! И не играйся со мной больше. Это она дала тебе эти деньги?

— Да, — сказал я. — За несколько месяцев до смерти. Она позвала меня, дала в руки чек и сказала: иди найди себе дом, чтобы у тебя было свое собственное место.

— Какого размера чек?

— Не большой. Восемьдесят пять квадратных метров. Точно по размеру этого дома.

— Я так и думал, — сказал Биньямин. — И я благодарен тебе за откровенность. — И добавил: — Это замечательный подарок. Неожиданный. Не только для того, кто получил, но и для того, кто нет.

— Безусловно, — сказал я. — Подарок неожиданный, да еще как.

— А я думал, что меня она любит больше, — сказал он, наклонив ко мне голову с вызывающим кокетством.

— Она и в самом деле любила тебя больше, — сказал я, — и поэтому этот чек получил я.

Биньямин улыбнулся. Каждый раз я думаю: как он похож на тебя и на Папаваша. Не только телосложением, ростом и внешностью. Но также элегантностью движений. И этой радостью и признательностью одежды за то, что она удостоилась облегать именно это красивое тело — рубашка обтягивает грудь, брюки обнимают бедра: как хорошо, что мы на тебе, а не на ком-нибудь другом.

— Ты ошибаешься, — сказал Биньямин, — но что это уже сейчас меняет? Она умерла, и мне не к кому прийти с претензиями. Вопрос в том, правильно ли это с твоей точки зрения.

— По-моему, совершенно правильно, — сказал я. — Меня это ничуть не удивляет.

— И это всё? — спросил Биньямин. — Один брат получает подарок в размере дома, а второй не получает ни гроша?

— Это было ее решение, не мое. И, как по мне, эти деньги — не подарок, а компенсация.

— Никто не виноват, что у тебя был другой отец, — сказал Биньямин.

— У меня не было другого отца. У нее был друг, от которого я родился, но растил меня Папаваш. Это он мой отец, и он растил меня очень хорошо.

— Интересно, что он думал об этой истории все эти годы.

— Не важно, что думают. Важно, что делают и как себя ведут. Он сказал ей, что вырастит меня, как своего сына, и это то, что он сделал. Он образцовый отец. Жаль, что ты унаследовал от него только внешность.

— В те времена не было принято спать с другом до свадьбы.

Я не поправил его. Я уже дважды сказал правду за время этого разговора, и, как говорит Мешулам, «говорить правду — это очень хорошо, но не надо делать из этого привычку».

— Она мне всё рассказала, — продолжал Биньямин.

Всё? Сейчас пришел мой черед встревожиться.

— Что же именно?

— Что ее друг пришел к ней попрощаться перед боем и тогда это случилось.

Странная гордость чувствовалась в его голосе, гордость сына, которого мать предпочитает другому. Есть сыновья, которым мать дает деньги, и есть сыновья, перед которыми она открывает сердечные тайны. Я не исправлял его. Если это то, что она предпочла ему рассказать, пусть будет так.

— А по поводу денег, — сообщил я ему, — твоя Зоар и я, мы уже придумали, как можно решить эту проблему.

Биньямин приободрился и насторожился одновременно:

— Как?

— Я завещаю этот дом Иоаву и Иораму.

— Прекрасная идея, — сказал мой брат, чуть поразмыслив.

— И не думай, что это ради тебя, — сказал я. — Это ради них. А также ради Зоар. Ты не стоишь такой жены и таких детей.

— А ты изменился, — заметил Биньямин. — И это не только из-за дома. Я чувствую здесь запах любви.

3

Вернулся тракторист. Подогнал свой прицеп к западной стене дома, а сам разлегся отдыхать в тени рожковых деревьев. Двое рабочих поднялись на крышу и начали разбирать старую цементную черепицу, сбрасывая ее в прицеп. Они работали, постепенно сползая назад и разбирая перед собой крышу, которая за мгновенье до того была под их коленями.

В полдень вернулась Тирца, а еще спустя несколько минут появился второй белый пикап с надписью «Мешулам Фрид и дочь», только в отличие от предыдущих он ехал без водителя.

— Это Илуз, наш кровельщик, — обрадовалась Тирца. — Какая пунктуальность!

Пикап остановился, дверь открылась, и вышел очень худой и очень маленький человечек, совсем лилипут. С длинными руками, большой головой и широкой улыбкой. Он поздоровался с Тирцей, с обезьяньей ловкостью взобрался на дощатый скелет бывшей крыши, прошелся по бетонному периметру и по деревянным балкам, осмотрел всё и всему вынес приговор: «Это прогнило!.. Это тоже… Это оставить… Это заменить!»