Голый край

Лишь по памяти могла более-менее понять, куда мы шли. Единственным, что видела, была огромная спина отца и его рука, подгоняющая меня вперед. Но одних лишь ощущений и памяти хватило для того, чтобы понять – мы шли прочь из деревни. Впереди лежал темный лес, в котором слабо мерцал дрожащий лепесток ночного огня. Мы шли к друиду, что едва не пролил мою кровь в тот день.

– Папа, зачем нам идти к Хьялдуру? – взволнованно спросила.

Но ответа так и не услышала.

Деревья, громадные махины древнего леса, снова нависли над нами зубастой пастью чудовища, что люди называют природой. Тонкая тропа, неразличимая во мраке, петляла меж толстых стволов и тонкой нитью вела нас все ближе и ближе к мерцающему в ночи огню. Спустя несколько минут толстые, покрытые мхом стволы деревьев стали слабо различимы, отблески света плясали в ночи. И вскоре мрак отступил, и мы вышли на поляну, усеянную раздробленными костями животных и людей. Мрачным обиталищем безумца сейчас казалась хижина друида, скат крыши которого уходил в землю и, будто бы сливаясь с ней, зеленился густой, темной лесной травой. Хьялдур молча стоял позади костра, глядя на нас через яркие языки пламени. Его лицо покрывали резкие, небрежные узоры, нарисованные кровью, а голову украшала корона из оленьих рогов.

– Она готова, – отец подошел к большому костру и пристально уставился на Шамана.

– Нет, она совсем не готова, Борт, – вздохнул в ответ тот.

– Друид, – еще более мрачно и серьезно сказал папа. – Не думай, что знаешь мою дочь лучше меня, ее отца.

– Если бы только ты, Борт, занимался ее воспитанием, то…

– То что?! – выкрикнул он и плюнул себе под ноги. – Майя!

Ошарашенно посмотрела на отца, а тот взглянул на меня. Все его лицо изображало не злость, но серьезность и настоящую суровость, вкупе с его настоящим, крепким как сталь характером.

– Скажи мне то, что говорила Хьялдуру.

– Что..? – невольно склонила голову набок. – Пап, я…

– Борт, прекрати, – вмешался Хьялдур.

Отец оглянулся на него и зашипел, не дав сказать больше ни слова.

– Ты дала клятву. Не ему, но самой себе. Тогда, когда была еще младенцем.

– Клятву..? – взглянула на Шамана, надеясь найти ответ, но тот лишь отвел глаза.

– Зачем ты начала все это тогда, три зимы назад? Зачем начала варить соль, зачем научила людей считать моими ногами, Майя?

И я стала вспоминать.

Вспоминать о цели, о которой за эти года уже успела забыть.

Вспоминать об амбициях, что бурлили во мне в то время.

Действительно, зачем тогда все это начала? Почему сейчас не могу вспомнить о том, чего хотела добиться всем этим?

– Ты стала забывать о том, кто ты есть, и зачем пришла в этот мир, – отец прервал мои размышления. – Ты способна на большее, чем доставлять неприятности и спасать глупых, избалованных детей.

– Я хотела… – снова взглянула на Хьялдура, но тот молчал.

– Скажи это, Майя, – отец положил руку мне на плечо.

– Я хотела покончить с голодом, – в один миг все стало ясно. – Я поклялась, что дети больше не будут плакать.

Как же могла забыть об этом? Чем занималась все эти три года? Чего добилась? Чего могла добиться, если бы не была чертовой размазней?!

И вдруг, папа тихо засмеялся.

Непонимающе вскинулась, но он лишь улыбнулся и сказал:

– Дети всегда будут плакать. Не все ведь похожи на тебя, вороненок.

– Не это имела в…

– Понимаю, Майя, – потрепал большой ладонью по моей макушке. – Твой отец не просто безмозглый убийца.

Услышала тяжелый вздох Хьялдура, и мы оба с отцом вновь оглянулись в его сторону. Друид же, не обращая на нас внимания, сел на землю у костра и взял почерневшую от сажи деревянную чашу.

– Пап, зачем мы здесь? – снова спросила.

– Раздевайся, – коротко ответил он.

– Что? Зачем?

– Сними платье. Штаны оставь. Живее, Майя.

Отошла на пару шагов и уставилась на обоих мужчин. Хоть и была ребенком, но в том мире, из которого пришла, было неприличным оголять грудь девушке, пусть даже и такой юной.

– Майя, сейчас самое время начать меня слушаться, – в нетерпении серьезно сказал папа.

– Пап, я не понимаю! – выкрикнула и отошла еще на пару шагов. – Ничего не понимаю!

– И я тебя тоже не понимаю! – басом воскликнул он в ответ. – Не понимаю твоих мыслей, твоих идей! Не понимаю, как твой череп не разрывает оттого, сколько ты думаешь!

Он подошел и встал передо мной на колени. Его ладонь легла на мой затылок, и папа прислонился своим лбом к моему, пристально глядя прямо в глаза:

– Но я знаю одно, Майя, что ты сдалась. Что Хельга, твоя мать, сломала и победила тебя. Что в тебе нет смелости достаточной, чтобы воплотить свою мечту. Нашу общую мечту.

– Общую?

– Все мечтают об одном, дочка. Все мечтают о детях, о семье. И о том, чтобы дети могли жить счастливо. Для этого мы возделываем землю, похожую больше на камень. Для этого плаваем за ледяное море и сражаемся. Но ты… Я люблю тебя, вороненок. И верю, что в твоих силах воплотить нашу общую мечту.

Черт возьми. От его слов у меня невольно подступил ком к горлу, а глаза предательски увлажнились, стали чесаться от медленно стекающих по щекам слез.

– Пап… – только и смогла выдавить.