Горе от ума?

Оправдан бунт Ницше против нравственного закона, исполняемого под угрозой наказания свыше (обществом, государством, Богом). Это обстоятельство подчёркивал одновременно с Ницше оригинальный и рано умерший мыслитель Жан Мари Гюйо (1854–1888). Он ровно через сто лет после «Основ метафизики нравственности» И. Канта написал книгу «Нравственность без обязательства и без санкций». Уже в названии – отрицание кантова категорического императива, предписывающего всеобщую обязанность для всех разумных существ. Отвергается и санкция свыше, на которую ссылаются все религии.

Несмотря на свой недолгий жизненный опыт, Гюйо точно оценил социальные перемены: «Эра личностей кончается, наступает эпоха масс». Он отвергал ницшеанскую волю к власти: «Метафизические системы, проникнутые духом авторитета и власти, – помочи, пригодные для народов, находящихся на младенческой стадии развития». «Желать властвовать над умами ещё хуже, чем желать властвовать над телом» (имеется в виду запугивание угрозой наказания при жизни или после смерти).

В отличие от Ницше, Гюйо утверждал право на индивидуальность любого человека: «Единство в познании принесло бы смерть самому познанию… Разнообразие теорий и доктрин служит доказательством богатства и силы мысли». «Самый дух человека весь проникнут идеей социальности: мы мыслим… в категории общества».

Фридрих Ницше был уверен, что мыслит «в категории» свободной личности. Но, как мы уже говорили, у него были предтечи. Его идеи отвечали духу времени, хотя и в парадоксальной форме, доведённой до крайних пределов.

Его упрекали в аморализме. Это заблуждение. Как бы ни изощрялись теоретики, чему бы ни поклонялись верующие, нравственность – в поступках, образе жизни, а не в декларациях, заповедях, словах.

Лицемерие – одно из самых мерзких проявлений безнравственности. В этом отношении Ницше, например, человек высокой морали, в отличие от многих проповедников, церковных иерархов, идеологов, которые на словах провозглашают принципы поведения, которым сами не следуют.

Пока философы-индивидуалисты, поклонники Сверхчеловека или Единственного, утверждали свои взгляды, оформились (вспомним труды и жизнь Петра Кропоткина) концепции коллективизма, основанные на солидарности трудящихся, принципах взаимопомощи и справедливости.

Казалось бы, такие взгляды противоположны тому, что утверждал Заратустра. Однако не совсем так. Имеется нечто такое, что объединяет моралистов типа Кропоткина и Гюйо с отрицателями морали, подобных Ницше. Это приоритет свободы.

Душа человека – единственное, что принадлежит только ему, а не Природе или Богу. Свобода распоряжаться своей душой предполагает управление своей судьбой, насколько это в силах человеческих. Такова естественная основа нравственности.

Славен искатель истины, ибо он обретает цель жизни.

Славен преодолевающий в себе недочеловека, ибо он устремлён к высшему.

Славен тот, кто пренебрегает материальными ценностями, ибо ему принадлежат духовные богатства, ради обретения которых и даны человеку жизнь и разум.

Так не говорил Заратустра. Но, возможно, именно это стремился внушить людям Фридрих Ницше.

Владимир Соловьёв (1853–1900)

У философа и поэта Владимира Сергеевича Соловьёва, как обычно подчёркивают его биографы, были мистические видения. Его друг философ и публицист Е.Н. Трубецкой писал:

«У него были всякого рода галлюцинации – зрительные и слуховые; кроме страшных были и комичные, и почти все были необычайно нелепы. Как-то раз, например, лёжа на диване в тёмной комнате, он услыхал над самым ухом резкий металлический голос: “Я не могу тебя видеть, потому что ты так окружён!” В другой раз, рано утром, тотчас после его пробуждения, ему явился восточный человек в чалме. Он произнёс необычайный пассаж по поводу только что написанной Соловьёвым статьи о Японии (“ехал по дороге, про буддизм читал, вот тебе буддизм”) и ткнул его в живот необычайно длинным зонтиком. Видение исчезло, и Соловьёв ощутил сильную боль в печени, которая потом продолжалась три дня».

По мнению Е.Н. Трубецкого, «в своих галлюцинациях он признавал явления медиумические. И в самом деле, как бы мы ни истолковывали спиритические явления, какого бы взгляда мы ни держались на их причину, нельзя не признать, что сами явления переживались Соловьёвым очень часто. Он, во всяком случае, был очень сильный медиум, хотя медиум невольный, пассивный».

Трудно сказать, что подразумевал Трубецкой под «невольным пассивным медиумом». Пожалуй, он верил в то, что некоторым, как теперь говорят, экстрасенсам удаётся воспринимать иные миры, подобно Сведенборгу. Но если без предубеждения взглянуть на видения Владимира Соловьёва, то они не выглядят в мистическом ореоле.

Владимир Соловьёв был поэтом, и к его рассказам надо относиться с учётом этого существенного обстоятельства. Когда видения бывают в тёмной комнате или во время пробуждения, то они практически всегда являются не галлюцинациями, а сновидениями в полудрёме. Подобные случаи вполне обычны и нормальны.