Город гибели

Как она докатилась до такого существования, София не знала. Хотя, нет, нет, конечно знала. Все случилось так, как и должно было случиться. Обычная история: от рождения — нищета, оскорбления и жестокие побои от отца — по крайней мере, мать Софии называла так этого пьянчугу. Затем по стандартному сценарию София в четырнадцать лет становилась дешевой проституткой, промышлявшей в испанском Гарлеме. Затем настала пора иглы, кокаина, обчищенных карманов туристов на Сорок второй улице. Обычная история из тех, что, единожды начав разматывать, обратно уже не смотаешь. И хотя за ее короткую жизнь Софии не раз случалось оказываться и на распутье, когда требовалось принять решение… она неизменно выбирала улицу, погруженную во мрак. Пока она чувствовала себя молодой, ее тянуло к острым ощущениям. Кто был отцом Чико, она, честно говоря, не знала: возможно, торговец, который уверял, что сам он из Олбани и что жена к нему охладела, а может быть, толкач героина с Тридцать восьмой улицы, тот, что носил в носу булавки. Хотя это вполне мог быть один из множества безликих клиентов, тенями проходивших сквозь ее одурманенное сознание. Однако София была твердо уверена, что именно за ее грех младенца настигла кара. Наказывая ее за распутство, Господь так раздул голову младенца еще в утробе и превратил малыша в бессловесного страдальца. Всему этому виной она, грешница, а еще те негодяи, которые однажды спустили ее с лестницы с ребенком на руках. Так текла ее жизнь, и иной у нее не было. Но сейчас она вновь оказалась на распутье. С одной стороны, она привыкла к Саломону, но с другой — боялась и лишиться Чико. Кроме сына, у нее ничего не было и ничего уже не предвиделось. А Саломон, пусть жестокий, бесчувственный и грубый, зато он не выкинет их на улицу и изобьет не слишком сильно. Видно, ему так нравится ее пособие по безработице плюс те деньги, которые она получает на содержание ребенка с задержкой в развитии. София любила Чико; он нуждался в ней, и она не желала отдавать его в холодные, равнодушные руки государства.

Прислонившись головой к голове Чико, София прикрыла глаза. Будучи еще совсем молоденькой девочкой, она часто мечтала о ребенке… и в мечтах он представал идеально красивым, счастливым, здоровым мальчуганом, полным любви, благодати и… — чудес! Она пригладила сыну волосы и почувствовала на щеке его пальцы. София открыла глаза и посмотрела на него, на единственный темный глаз и на мертвый, белый. Пальцы Чико легкими касаниями путешествовали по ее лицу; София схватила руку сына и ласково придержала. Пальцы у него были длинные, тонкие.

Руки врача, подумала она. Целителя. Если бы только… если бы только…

София посмотрела в окно. В знойных серых тучах над Ист-Ривер виднелся осколок синевы.

— Знай, все еще переменится, — зашептала она на ухо Чико. — Вся эта грязь и подлость исчезнут. Придет Христос на землю, и все изменится в одно прекрасное мгновение, когда ты меньше всего ожидаешь. Он явится в своих белых одеждах, сыночек мой, и возложит на тебя руки свои… И еще он возложит руки свои на нас обоих, и тогда… О, тогда мы с тобой оба взлетим над этим миром — высоко, высоко… Ты веришь мне?

Чико не сводил с нее здорового глаза, а его ухмылка то появлялась, то исчезала.

— Ибо обещано, — прошептала она. — Будет сотворено все новое. Всяк будет здрав телом и всяк обретет свободу. И мы с тобой, Чико. И мы с тобой…

Входная дверь открылась и с глухим звуком захлопнулась.

— О чем шепчемся? Обо мне? — спросил Саломон, входя в комнату.

— Нет, — ответила она. — Не о тебе.

— Так-то оно к лучшему. А то я тут кое-кому надрал бы жопу.

Это не была даже обычная пустая угроза, а просто разговор, и оба это знали. Саломон протяжно и басовито рыгнул — эта отрыжка походила на дробь большого барабана — и двинулся через комнату к своему креслу. Прямо перед ним по полу прошмыгнул еще один таракан.

— Едрена вошь! Откуда же эти сволочи лезут, а? Все лезут и лезут…

Впрочем, понятно откуда, в стенах этого проклятого дома обреталась тьма-тьмущая паразитов, и Саломон вел с ними беспощадную борьбу. Однако сколько он ни убивал, квартира продолжала кишеть ими.

Из-под кресла выскочил второй таракан, крупнее первого. Саломон взревел, занес ногу и притопнул. Таракан с перебитой спиной завертелся на месте. Ботинок Саломона опустился вторично, а когда поднялся, таракан остался лежать, превращенный в нечто желтовато-осклизлое, соплеобразное.

— Ей Богу, так и башку потеряешь с этими тварями! — пожаловался Саломон. — Куда ни глянешь, новый таракан сидит!

— Потому что жарища такая, — с готовностью подхватила София. — Они вечно вылазят в такую жару.

— Вот-вот. — Он отер полотенцем потную шею и исподлобья глянул на Чико. На лице того опять играла вечная его ухмылка. — Ну что тут смешного? А, придурок?! Что, черт побери, ты видишь во всем этом смешного?

— Не смей разговаривать с ним так! — вступилась за ребенка София. — Он понимает твой тон.

— Да ни хрена ни в чем не понимает! — осклабился Саломон. — А все потому, что там, где у всех людей мозги, у него куча дерьма!