Градуал

При ярком дневном свете я оглядел комнату, где мы находились, ту комнату, где стояла кровать. Больше о ней нечего было сказать. Ничего личного или индивидуального. Только кровать и небольшой столик, да моя одежда, разбросанная по полу. Одежда Кеа была разбросана где-то еще, вероятно, на полу с другой стороны кровати. Я не повесил на стены ни одной картины, книг тоже не было, а жалюзи, по-прежнему отодвинутые, были теми же, что и в день моего переселения. Это была не та комната, которую я мог бы назвать своей.

Сам Теммил тоже разочаровал меня. Он уже не был тем местом, какое я ожидал найти, местом, где я хотел бы жить. Его захватывала ползучая обывательщина: меню в ресторанах стали неизобретательными, бары обходились без живой музыки, заведения закрывались рано вечером, жилые районы обносили заборами, на склонах холмов вырастали одноэтажные домики. Дороги расширяли, уличные фонари поднимали повыше. Я чувствовал себя здесь неуместным, пришельцем, желающим чего-то от острова, которого уже не существовало. Это был рай, который забетонировали ради новых, безопасных пригородов.

Но ведь я пробыл здесь совсем недолго. Может быть, надо пожить еще, поизучать это место, не спешить с вынесением приговора?

Пока все эти мысли бродили в голове, я ворочался и почувствовал, что Кеа рядом со мной тоже просыпается.

Я нуждался в стимулах, поощрении от людей, работающих со мной в одной сфере. Казалось, что музыка ускользает от меня. В прошлом меня подпитывали энергией осязаемые трудности модернистской музыки, бросаемый ею вызов и удовлетворение, которое ощущаешь, будучи новым и неудобным. А теперь мне хотелось писать мелодии, полные приятненькой естественной гармонии. Вдруг этот приток легкого и привычного истощится тоже, если я глубже укоренюсь в жизни острова?

Насколько глубоко стоит заходить? Надолго ли мне здесь оставаться?

Кеа повернулась, чтобы обнять меня и угнездить голову у меня на груди.

– Мне нужно идти домой, Сандро, – негромко произнесла она.

– Хотя бы попей со мной кофе.

Она приподняла голову и взглянула на меня.

– Моя мама не может сама подняться с постели. Я должна быть там ради нее. Надо идти.

– Ты вернешься?

Она уже сидела и оглядывалась в поисках разбросанной одежды.

– Может быть, сегодня же вечером. Но днем я должна быть с мамой, мы собирались пройтись по магазинам. Ей нужно купить всякой всячины.

Кеа набросила на себя кое-что, потом вызвала такси по мобильному телефону. Пока машина не приехала, она поспешила в ванную, так что я тоже начал одеваться. Мне о многом хотелось поговорить с Кеа, я воображал, что мы проведем с ней ленивое утро, пока будет постепенно проходить легкое похмелье. Потом еще какое-то время побудем вместе, – может быть, поплаваем, погуляем, пройдемся по городу? Мне хотелось беседовать с ней о музыке, узнать, как ей пришла в голову эта обработка моей каденции, обсудить, куда ей и мне двигаться дальше, каким может стать наше будущее. Все, что сейчас у нас было общего, – это краткий миг прошлого и еще более мимолетное настоящее. Могут ли двое людей строить будущее на столь шаткой основе?

Я уже не знал точно, чего хочу: от себя, от нее, от этого острова. Но всего более я не хотел, чтобы она меня вот так бросала. Так быстро после минувшей ночи.

Вместе с ней я спустился по дорожке и подождал, пока подъедет такси. Потом она уехала, облако пыли, выброшенной из-под колес автомобиля на грунтовой дороге, поплавало в воздухе и пропало. Я вернулся в дом. День едва начался и уже потерял смысл.

Я принял душ, переоделся в свежее. Приготовил себе завтрак и большой термос кофе. В музыкальной комнате – как и спальня, она лишена была всяких примет личности, кроме обычной мешанины бумаг, разбросанных по полу, – сел за рояль, прихлебывая кофе из первой за день чашки, но ум был пуст. Внутри ничего не шевелилось. Я немного поупражнялся, но в памяти еще звучала подвижная, живая игра Кеа в баре, и все пьесы, которые я обычно проигрывал, чтобы расслабиться, казались колючими, академическими, холодными.

Я налил себе еще чашку, вернулся за инструмент, сел и уставился на клавиши. Кофе я из предосторожности поставил на пол у ног, потому что больше его деть было некуда. Ставить на рояль рискованно, он мог случайно пролиться. В мыслях была только Кеа, радость от неожиданной встречи с ней, случившееся между нами и перспективы продолжения. Я размечтался и совершенно не был готов к тому, что произошло.

В голове моей, точно гром, прокатился раскат грандиозной музыки – воображаемый звук слитной оркестровой музыки, интригующей, уникальной, завершенной. В первую очередь – сложной. Цельное сочинение.