Графиня Потоцкая. Мемуары. 1794—1820

Но надо поставить ей в заслугу: она самым достойным образом расходовала случайно попавшие ей в руки громадные состояния. Ее щедрость была тем замечательнее, что отличалась удивительным благоразумием и была направлена главным образом на ее же многочисленных вассалов. В каждой ее деревне были школа, врач, больница и акушерка. Управляющие обязаны были строго наблюдать за этими благотворительными учреждениями, потому что княгиня, желая, чтобы у нее все было солидно и роскошно, никогда не забывала своих бедных.

Но странная и необъяснимая вещь! Княгиня, имя которой благословлялось всеми бедняками, в то же время была сурова и несправедлива к своим детям, которых тем не менее обожала. С первых же минут нашей встречи я заметила, что она очень сухо обращается со своим внуком – моим мужем и свою антипатию переносит и на меня, но я не отчаивалась, а, пустив в ход все свои ухищрения и маленькие таланты[12], добилась того, что княгиня наконец простила мне брак с Александром.

Пробыв в Ланцуте около двух недель, мы отправились в Пулавы, великолепное поместье князя Чарторижского, брата княгини маршалковой и нашего двоюродного деда. Его не называли иначе, как князем-генералом. У нас, у поляков, было в обычае называться полным титулом, подобно тому как во Франции у аристократов принято называться по имени своего главного поместья.

Замок князя Чарторижского представлял собой необычайный контраст с тем жилищем, которое мы только что покинули. В нем не было ничего элегантного. По всему было видно, что обитатели замка имели единственную цель, а именно – продолжить или, скорее, поддержать старые традиции и ничего не менять в них, включая сердечное радушие и милое гостеприимство. С первой же минуты пребывания в замке всякий чувствовал там себя как дома.

Под легкомысленной внешностью князь скрывал солидные знания. Превосходный ориенталист, он, кроме того, владел несколькими языками и в совершенстве был знаком с литературой. Его блестящее остроумие, неподдельная веселость и живость характера примиряли всякого с его ученостью. Он обладал умом тонким, искрящимся, блестящим и живым. В этом отношении с ним мог конкурировать только принц де Линь[13]; при всем том наш князь-генерал обладал благородной душой и возвышенными чувствами. Если бы он в юности не увлекался пустой светской жизнью с ее мелочами, то немногие могли бы сравниться с ним своим умом и характером, а его политическое влияние не прошло бы так бесследно.

Когда я встретилась с ним в первый раз, преклонный возраст князя еще не наложил печати на прелесть и живость его ума. Это был маленький сухощавый старичок – напудренный, всегда опрятный и хорошо одетый. Неизвестно, по какому случаю Иосиф II дал ему титул австрийского фельдмаршала, хотя князь никогда не бывал на войне. Тем не менее под этим чужестранным мундиром билось благородное сердце, полное патриотизма и преданности родине. Его необыкновенная доброта проявлялась во всех его поступках, и вся страна обожала его. Он воспитывал за свой счет детей многих бедных дворян, интересовался их способностями, следил за успехами, отправлял путешествовать и пр. Немалое число людей было обязано своим образованием так называемой Пулавской школе. Когда князь-генерал оказывал поддержку какому-нибудь бедному, но благородному семейству, он тайком отправлялся благодарить его за оказанное ему доверие. Щедрость князя весьма расширила значение этой школы, создав ее отделения во Франции и Англии, но, с другой стороны, та же щедрость настолько расстроила крупное состояние князя, что его сыновьям пришлось потом оплатить немало долгов.

Вот тут-то мы наблюдали истинную аристократию, которую – и я утверждаю это – можно было встретить только в Польше. Единственное, в чем князь был очень экономен, – это в столе. Свой незатейливый обед он съедал по предписанию доктора у себя в комнате; нас же за стол садилось пятьдесят человек, и он посмеивался над нашим более чем скромным обедом; но, надо заметить, остатками от этого обеда кормилось еще по крайней мере сто человек.

Покончив с обедом, князь ходил вокруг нашего стола, развлекая гостей веселыми шутками. Встретив случайно управляющего, он хлопал его по плечу и, смеясь, спрашивал, придерживается ли тот по-прежнему своей старой системы. «Знаете, – обращался он к нам, – этот плут дал зарок всегда подавать чересчур молодое вино и слишком старое мясо».

Все смеялись, и никому в голову не приходило жаловаться на это, за исключением нескольких старых сибаритов, которые возмущались подобным небрежным отношением к тому, что, по их мнению, составляло наиважнейшую жизненную потребность.

Княгиня [Изабелла Чарторижская] была женщиной не без достоинств. В то время, о котором я говорю, она большей частью занималась благотворительностью: с рассвета ее осаждали бедняки и больные из соседних деревень. Занявшись с каждым из них, все остальное время она проводила в наблюдениях за работами в своем великолепном саду.