Граница у трапа

У нас попроще. Трах — и сноп ракет. Ребятня орет «ура», взрослые делают вид, что давно вышли из детского возраста, однако рты их невольно растягиваются до ушей, и они глаз не могут оторвать от неба.

В половине десятого я в отутюженных брюках, в новенькой оранжевой рубашке вышел, словно из песенки про удалого мальчонку, из парадного, чтобы за полчаса преодолеть расстояние в полкилометра. Мне не терпелось встретить Юлю.

На перекрестке улочек встретил Марка Фомича.

Невысокий, с седым пушком на голове, он шел в том же направлении, слегка припадая на правую ногу. Когда-то, знал я по рассказам соседа, его накрыло взрывной волной, ударило в правый бок, контузило, после чего нога стала усыхать.

— Здрасте, Марк Фомич! Что ж вы сегодня не в парадной форме? Ради такого дня можно было бы и орденами сверкнуть.

Марк Фомич покосился на орденские колонки, горестно вздохнул.

— Эх, Юра, не напоминай. До сих пор в себя прийти не могу.

— А что случилось?

— Украли... И ордена, и медали. Хорошо, хоть удостоверения остались.

— Как? Кто украл?

— Да тут один... И паренек вроде неплохой... Из вашей, тридцать восьмой, школы.

— Вот это да!

— Так-то вот. Как тебе это нравится?

— Кому такое может понравиться? Но... Вы же знаете, кто украл, когда украл... Почему не заставите вернуть?

Мы потихоньку шли в направлении парка, куда ручейками стекался народ. Все празднично одеты, оживлены предстоящим салютом.

— Да бог с ним! Его мамаша так просила, так плакала... Не вернуть уж! Не вернуть, — покачал Марк Фомич головой. — Говорит, продал, а кому — не помнит. Или не хочет вспоминать. Ну, я его и простил. Так что ходить мне теперь без своего «иконостаса».

— Ну и ну! — удивился я, не забывая шарить взглядом по сторонам — как бы не прозевать Юлю. — Как же так можно? Воевали, натерпелись, были ранены и так... легко расстались с боевыми орденами. Даже обидно за вас.

— Ты пойми... Милиция, суд, то да се... Одним махом у пацана будет испорчена биография. Не так ордена жаль, как его. Сядь он в колонию, чему его там научат?

— А кто украл?

— Да чего уж там...

— Ну, кто?

— Тебе зачем?

— Поговорю с ним.

— Не забивай себе, Юр, голову ерундой. Лови своих контрабандистов.

— Ничего себе ерунда! Да вы не бойтесь, я его бить не стану. Только поговорю, и все.

— Не хватало, чтоб ты еще подрался!

Мы углублялись в парк. За кустами уже просматривались группки людей, огромная поляна, на которой стояли военные автомашины, какие-то короткие трубы.

— Никому! — пообещал я. — Могила!

Марк Фомич нехотя сказал:

— Вовка-«милиционер».

Я присвистнул от удивления, увидел Юлю, которая шла по аллее в нашу сторону, поспешил распрощаться.

— Марк Фомич, прошу прощения, мне тут надо... Он кивнул на прощание и остановился под молоденьким кленом.

— Привет! — заулыбался я на все тридцать два зуба. — Молодец, не опаздываешь.

— Стараюсь, — улыбалась Юля. — Твой отец? — показала она глазами в сторону Марка Фомича.

— Нет. Сосед. Неприятная история вышла у старика.

— Какая?

Я не успел рассказать. Бабахнуло так плотно, так близко, что Юля, взвизгнув, юркнула мне под руку. Я, естественно, не преминул воспользоваться случаем и покровительственно положил ей руку на плечи. Приятно успокаивать симпатичную девушку, тем более, что ее испуг был лишь предлогом обнять меня покрепче...

Мальчишки и кое-кто из взрослых завопили «ура», ракеты с шипеньем вознеслись в темно-сиреневое небо, потом их остатки посыпались в траву, и мы поспешили укрыться под кронами,

Я прижимал к себе вздрагивающую при каждом залпе Юлю, смотрел на разноцветье ракет, кричал вместе со всеми вполголоса «ура», думал о предстоящей прогулке, веселился до тех пор, пока в очередной вспышке не увидел сиротливо стоявшего поодаль Марка Фомича.

Задрав голову, он, как и все, смотрел на ракеты, «ура» не кричал. Я знал, что он воевал в пехоте, «ура» накричался в атаках. О чем он думал, глядя на ракеты? Что вспоминал?

На секунду представилось, что, может быть, сейчас кто-то торгуется, продавая боевые ордена...

— Что случилось? — спросила Юля, затормошив меня рукой, обвивавшей талию.

— Пошли-ка к морю, — предложил я. — Давно его не видел...

Юля охотно засмеялась, и мы выбрались на аллею. Тени, внезапно выраставшие впереди нас, быстро росли, еще быстрее таяли, укорачивались и исчезали.

 

Вовчика-«милиционера» я знал хорошо. Свое прозвище он получил потому, что отец его служил в милиции. «Милиционером» продолжали прозывать и после гибели отца. Мать Вовчика много и тяжело работала, и малый оказался предоставленным самому себе. Соседи рассказывали, что он ошивается допоздна в парадных, шатается по району и постепенно превращается в одного из тех, с кем постоянно возился его отец.

Как-то раз я проходил вечером в парадном и уловил запах табачного дыма, струившегося из подвала. Бросил взгляд вниз и увидел прятавшихся пацанов.

— Э, орлы! — позвал я. — Чем вы там занимаетесь?

Они шуганули мимо меня, как испуганные коты. Вовчик прошел не спеша, не гася сигарету. Я цапнул его за воротник.

— Ты что это, а?

— Я не что, а кто, — снисходительно усмехнулся Вовчик. — Пусти!

— Брось сигарету!