Гуру

У них была квартира недалеко от Грамерси-парк. Как заявил самый миловидный из них, квартира принадлежала его отцу. Позже были дым, музыка, таблетки, а потом – пустота. Я проснулась на следующее утро на полу кухни без нижнего белья. У меня было кровотечение. Я никак не могла понять, отчего, до месячных оставалось недели две. Я еще не поняла, что собственно произошло. «Эй? – крикнула я. – Кто-нибудь здесь?» – Но ответа не последовало. Вспышками в моей памяти всплывало лицо за лицом. Глаза слипались, я периодически впадала в забытье. Но я вспомнила смех. Они точно хохотали. И это врезалось в память в конечном счете: эти парни смеялись надо мной».

Эссе Сэм вмиг разлетелось онлайн, а сайт «Шакти» не выдержал наплыва посетителей.

– Почему вы не рассказывали об этом раньше? – спрашивали ее. – Почему вы не написали в «Добровольном безмолвии», что вас изнасиловали? – Сэм же поясняла, что она не чувствовала себя готовой рассказать о произошедшем, поскольку она даже самой себе не могла признаться, что произошло. Психотерапевт диагностировала у нее некую форму посттравматической диссоциативной амнезии.

– Удобно устроилась, нечего сказать, – возопили разгневанные мужчины в Интернете. – На новоязе это, по всей видимости, значит «она лгунья»? – Но для Сэм обстоятельства были еще более серьезными. Столкнувшись со смелостью женщин, которые вопреки крикам о том, что они фантазирующие авантюристки, осмеливались рассказать свои истории, она не видела для себя возможности не последовать их примеру. Она поделилась своими переживаниями во имя культуры и прислушивалась к женщинам, которые не боялись делиться своими историями. Озвученные обвинения были вполне реальными. Эти женщины говорили правду. И она рассказала именно то, что было, всю правду. То, что сейчас происходило с ней, на истину никак не походило.

Тедди кашлянул, и остальные мужчины затихли. Он был богатейшим членом совета директоров и, соответственно, пользовался наибольшим влиянием во всех вопросах. Иерархия мужского доминирования реализовывалась самым негласным образом.

– Мы так можем разговаривать до следующего пришествия Христа, – отметил Тедди. – Но в конечном счете сейчас имеет значение только одно: цена IPO. – Выражение его лица смягчилось, когда он взглянул на Сэм. Она сразу поняла, что он думает о ее отце, как Нейт Миллер хотел бы, чтобы сосед по общежитию пришел на помощь дочери. – Сэм, мы оба понимаем, что чисто по закону мы не можем требовать от тебя самоустраниться. Не после одного анонимного поста в Интернете. И если бы речь была только о… – он позволил Джейн подсказать ему слово «Реддит», – об одном посте на «Реддите», то мы могли бы все проигнорировать или, по крайней мере, попытаться занять выжидающую позицию. Но если общественность когда-нибудь выяснит, что мы знали о существовании официальной претензии со стороны Лизы, то нас обвинят в том, что мы не предприняли никаких реальных действий.

– Но она же сама сказала, что отправила письмо напившись!

– Если она не готова публично заявить об этом, то нам это не в помощь, – заметил Тедди, сдвигая брови.

– Черт возьми, – прошептала Сэм. Нога снова заходила ходуном. – А что, если я вернусь в Бенфорд и уговорю Лизу подписать такое признание? Это что-то изменит?

– Это точно не помешает, – произнес успокаивающим тоном Тедди. – Пока же настало время решительных действий. Обстановка нестабильная, а «Шакти» четко заявил о себе как о рупоре этого «движения». Мы хорошо поднялись на этом, и, давайте признаем, все люди за этим столом еще и прилично заработали. Но сейчас молодежь выдвигает новые моральные требования, которые практически невозможно выполнить.

– Благодарю за лекцию о воук-культуре, – сухо произнесла Джейн. – К чему ты клонишь, Тедди?

Тедди встал, поправляя свой идеально сшитый пиджак, и поднял вверх распечатанную презентацию. Сэм заморгала, и на секунду ей показалось, что перед ней стоит ее отец. «Мама рассказала, что ты наделала, – говорит он с гримасой гнева на лице. – Ты испоганила себе всю жизнь».