И даже когда я смеюсь, я должен плакать…

— Мы тоже этого не понимаем, — говорит Табор, стискивая зубы. — Никто из нас…

— Откуда здесь взялись верблюды? — спрашивает Миша и отчаянно сопит, видя, как санитары вытаскивают старого профессора из «Кадиллака» и укладывают на носилки. Они торопливо идут с носилками к машине «Скорой помощи», дверцы хлопают, раздается вой сирены, на крыше машины мигают синие лампочки, «Скорая помощь» отъезжает, солдаты в джипах следуют за ней.

— Верблюды… — говорит Табор, хрипя от ярости и боли. — Сегодня же четверг…

— И что? — Миша пристально смотрит на него.

— А по четвергам бывает ярмарка бедуинов на окраине Беэр-Шевы — там есть специальная территория, где бедуины торгуют верблюдами, овцами и козами… Теперь это аттракцион для туристов, там можно купить ковры, подушки, седла для верблюдов… кеффийе — арабское украшение для головы, финья — посуда для варки кофе, барабаны и изделия художественного ремесла…

— Дов! — громко говорит Руфь.

Дов молчит. Этот человек потрясен, он так долго знал Израиля Берга, думает Миша, здесь, в закрытом атомном центре, все они видят друг друга ежедневно. Очевидно, Израиль Берг был хорошим другом Дова Табора.

— Извините, — говорит Табор. Бледность проступает сквозь загар на его лице, правое веко дергает тик. — Должно быть, они достали верблюдов на ярмарке… купили… украли… Это были не бедуины, те, кто убил Израиля. Убийцы привели сюда верблюдов и застрелили их на шоссе. Все это было хорошо спланировано и рассчитано по времени, должно быть, они непрерывно наблюдают за Димоной, — они видели, как Израиль выехал, после того, как позвонил тебе, Руфь. Все было рассчитано с точностью до секунды.

— Но почему Израиль, Дов? — снова спрашивает Руфь. — Почему они убили Израиля?

— Ветровка, — тихо говорит Миша.

— Что? — недоумевает Табор.

— Какая ветровка? — переспрашивает Руфь.

— Моя, — говорит Миша и замечает, что начинает дрожать всем телом. Он хочет унять дрожь, но она не унимается. — Моя ветровка…

— Что с ней? — кричит Руфь и трясет его.

— Моя… моя… — бормочет Миша. — Разве вы не видели, что на нем голубая ветровка… Нет, вы не обратили на это внимания, потому что она пропитана кровью и разорвана. Она была голубой… голубой… на мне черная…

— И что? Что? Ну, говори же! — кричит Руфь.

— В Ираке, в тайной полиции, мне дали для переезда эту голубую куртку. Мне в ней было жарко, потому что она совсем воздухонепроницаемая… а потом, на аэродроме, когда приехал Берг, чтобы забрать меня, он увидел, как я потею, и сказал, что ему жара не страшна, ему постоянно холодно. Его куртка лучше подходит для здешней жары. Он настоял на том, чтобы мы поменялись куртками… — Миша безутешно повторяет: — Чтобы мы поменялись куртками…

— Ты думаешь… — говорит Руфь испуганно.

— Да! На мне все время была его куртка. Он носил мою. Иракцы знают, что на мне была голубая… Если они передали это по радио своим людям здесь, то… то… — он больше не в состоянии говорить.

— Значит, они в темноте приняли Израиля в голубой ветровке за тебя… — говорит Руфь, и ее голос становится все тише. — Они же не знали, где ты находишься, они думали, что ты где-то в Димоне или около… Они не намеревались застрелить Берга, они хотели застрелить тебя!

— Да, — говорит Миша, совершенно раздавленный горем, — очень хороший человек убит из-за меня…

9

— …ибо Господь знает состав наш… помнит, что мы — персть… Дни человека как трава, — тихо переводит Руфь Лазар Мише на ухо слова раввина. Они стоят рядом на похоронах Израиля Берга. Беэр-Шевское кладбище находится на холме над городом. Людей немного, большинство — военные, всего около 60 коллег и соседей, мясник, булочник и зеленщица, у которых Берг покупал продукты, и несколько старых немецких евреев из Иерусалима, Хайфы и Тель-Авива, знавших Израиля Берга еще в Германии.

Всех присутствующих солдаты проверили, нет ли у них оружия, около Миши и Руфи стоят сотрудники службы безопасности с автоматами в руках.

— …как цвет полевой, так он цветет, — переводит Руфь слова раввина, — пройдет над ним ветер, и нет его, и место его уже не узнает его…

Солдаты патрулируют дороги на подходе к кладбищу, чтобы предотвратить новое покушение, над кладбищем в воздухе висят три вертолета, раввин говорит в микрофон, — только так его можно услышать из-за их шума.

Руфь и Миша стоят неподвижно, объединенные в горе смертью Израиля Берга. Профессору Бергу был 81 год, и вот он убит террористами на юге Негева, по ошибке. Убийцы наверняка будут наказаны за то, что убили Израиля Берга, а не Мишу Кафанке…

— …милость же Господня от века и до века на боящихся Его (то, что этого Господа надо бояться, совсем не нравится Мише)… и правда Его на сынах Его, хранящих завет Его, помнящих заповеди Его, чтобы исполнять их…

На Руфи черное платье, на ее голове черный платок, на Мише тоже темный костюм, кто-то одолжил ему шляпу, на всех мужчинах и мальчиках надеты шляпы, на женщинах платки, на солдатах шлемы. Моторы вертолетов ревут…