...И гневается океан

— В крепости трое ворот. Палисад толстый, окружен завалом из бревен. На приступ пойдем сразу с трех сторон. Вам надлежит высадить десант с моря, два других отряда поведем мы с Кусковым. Десант советую отправить с пушками, на «Неве» от них невелик прок: колошей отсюда крепко не укусишь, а подойти ближе к берегу рискованно для корабля. Два тяжелых орудия установим на «Ермаке» и «Ростиславе» — осадка у них позволительная.

— Когда штурм? — коротко спросил Лисянский.

— К вечеру, как только начнет смеркаться. В темноте меньше потеряем людей. Прикажите немедля переправить на берег пушки.

На подготовку ушла большая часть дня. Промышленные и матросы ладили упоры для орудий, рубили в лесу просеки и настилали гати в топких местах. Колоши не могли не видеть этих приготовлений, но Котлеян не являлся. Только один раз к Кекуру на расстояние мушкетного выстрела зачем-то подходил отряд колошей. Выкрикнув несколько угроз, воины удалились.

Едва стало темнеть, с моря загрохотали пушки. «Нева» палила по крепости всем бортом, но ее ядра шлепались в палисад уже на излете, выдирая из него только крупную щепу. Выстрелы с «Ермака» и «Ростислава» были удачнее. Одним из них снесло сторожевую будку, другим разворотило правый угол крепости.

Отряды пошли на приступ. Баранов с пистолетом в руке бежал впереди своих охотников, укрываясь за валунами. Следом за ним алеуты, увязая по колено в песке, тащили две каронады[51]. Нанкок криками и руганью подгонял своих соплеменников. Он суетился больше всех, и для Баранова это был верный признак, что тойон здорово трусит.

Крепость молчала. Но когда наступавшие подошли шагов на пятьдесят, частокол из мощных мачтовых бревен опоясался огнем — пушечным и ружейным. Алеуты попадали ничком, закрывая головы руками, и Баранову насилу удалось поднять их.

— Разворачивай пушку! — в бешенстве закричал он.

Высыпая порох на полку каронады, правитель вдруг охнул и схватился за правую руку: пуля пробила ее чуть повыше кисти.

Зажимая рану ладонью, Баранов оглянулся. Алеуты бежали без оглядки, и впереди всех толстым зайцем скакал Нанкок.

«Повешу, повешу подлеца», — подумал Баранов и тут же забыл о тойоне. Он уже понял, что штурм не удался. Нужно было спасать пушки, чтобы они не достались неприятелю.

Десантом с моря командовал лейтенант Арбузов. Матросы шли на приступ через открытую поляну, которая хорошо простреливалась. Несмотря на это, десанту удалось подобраться к крепости почти вплотную, и уже назревала рукопашная схватка, когда из лесу хлынула толпа бежавших с поля боя алеутов. Их бегство, как видно, приободрило колошей: ворота распахнулись, а из них с устрашающим воем выскочил отряд раскрашенных воинов. В мгновение ока двух матросов подняли на копья, а сам Арбузов был ранен стрелой в грудь.

Десант спасла только выучка и дисциплина. Отстреливаясь, матросы медленно пятились в сторону берега. Индейцы, опасаясь засады, скоро прекратили преследование и вернулись в крепость.

Штурм провалился. Было убито шестеро русских, четверо алеутов и ранено два десятка человек.

Баранов, с перевязанной рукой на черной косынке, выглядел сердитым, но отнюдь не обескураженным. Как только похоронили убитых, он позвал Нанкока и долго его разглядывал. Тойон ежился под этим колючим взглядом, словно ему за шиворот лили ледяную воду. Наверное, он обрадовался бы до смерти, если бы сейчас под ним вдруг разверзлась земля и он провалился в преисподнюю, о которой так много и с такими жуткими подробностями любил рассказывать русский поп отец Ферапонт. Но чуда не произошло.

— Ты почто, собака, в бега ударился? — после тяжкого молчания спросил наконец правитель.

Тойон рухнул на колени:

— Батюшка, Лисандра Андреич! Грех попутал. Вперед бегать не стану. Истинный крест!

— Знаю, что вперед не станешь, так хоть назад бы не бегал, других не вводил в искушение, — сурово сказал Баранов, едва сдерживая смех: уж очень виноватый и потешный был у князька вид. — Ну что мне с тобой делать? Повесить али медаль отнять?

— Лучше повесить, батюшка, — ни секунды не колеблясь, отвечал Нанкок. — Без медали мне никак не можно, меня тогда даже бабы слушаться перестанут.

— Ладно, — подумав, сказал Баранов. — Повесить тебя жаль, хороший охотник пропадет. Но и без наказания оставить не могу. Вот что: сам острижешь себе половину бороды, дабы каждому видно было, что ты провинился. А такого позору чтоб больше за тобой никто не видывал. Ступай.

На другой день правитель начал снова готовиться к штурму. «Нева», подтянувшись на верпах ближе к берегу, непрерывно обстреливала колошей. Скоро крепость загорелась. В подзорную трубу Баранов видел, как по ее двору суматошливо бегают люди, безуспешно пытаясь погасить пожар.

Потом открылись ворота, ведущие к берегу, и из них показалось шествие с белым флагом. Шествие направилось к Кекуру.

Как выяснилось, колоши пришли просить мира и привели с собой десять аманатов. Заложников правитель принять согласился, но сказал, что для заключения мира должен явиться сам Котлеян. В противном случае штурм будет повторен, а Котлеян повешен вместе с родичами.