Читаем И власти плен... полностью

— Зачем же увольнять? Есть прекрасная формулировка «в связи с переходом на другую работу». Разве мало других работ?

— Другие работы есть, другого зама нет.

— Фатеев был исключен из партии. Ты же не станешь этого отрицать?

— Не стану. Но он был восстановлен. Восстановлен!

— Если все так безобидно, почему он не указал этого в автобиографии?

— Не знаю, возможно, вспомнил о крючкотворах, которым все равно ничего не докажешь. Указывать или не указывать — это его право. Ему восстановили стаж, значит, исключение было ошибочным.

— Ты невнимательно прочел материалы. Нигде не сказано, что прежнее решение признается неправильным. Фатеев показал себя хорошо в работе, партия сочла возможным восстановить его. Он обязан был это написать в своих документах. Ты понимаешь, у кого-то может появиться желание глубже и обстоятельнее изучить его личное дело. Есть повод. А если он еще что-то скрыл, что тогда? Зачем тебе это? Своим упрямством ты усложняешь жизнь не только себе, но и Голутвину.

Это был пробный шар. Теремов мельком взглянул на Метельникова, затем посмотрел себе под ноги. Так получилось, что в поле его зрения оказались ботинки Метельникова. Это были очень хорошие ботинки. Густого темно-вишневого цвета. Добротная мягкая кожа матово лоснилась. Ботинки были так ухожены, так уверенно стояли на ковре, что не оставалось сомнения: ногам в этих ботинках удобно и благополучно. Теремов покосился на свои ботинки, затертые, загуталиненные. И снова недовольство кольнуло душу: пижон!

Афанасий Макарыч пожалел о потерянном времени. Примирения не получилось. Возможно, теремовскому тону не хватало доброжелательности, он мало улыбался. Метельников не верил ему, и это неверие прочитывалось на его ироничном и чуть надменном лице.

— Как знаешь. Я хотел тебе помочь. — Это был уже итог, последняя фраза, предполагающая мир.

Метельников остался к ней безразличен.

— У меня нет другого заместителя.

В его положении ссориться со мной и неразумно и невыгодно, думал Теремов. Еще ничего не решено, а он ведет себя так, будто уже назначен на место Голутвина. Пожимая руку на прощание, я был молодцом. Я улыбался сочувственно. Меня ему не в чем упрекнуть. Я хотел ему помочь, мои слова невозможно истолковать иначе.

Он улыбался сочувственно, размышлял Метельников. Он давал понять: еще ничего не решено, и союз со мной тебе выгоден в любом отношении.

Метельников — мой шанс, думал Голутвин, вызванный срочным звонком к руководству. Я предложу им кандидатуру Метельникова. Не молодой, конечно, но в пределах допустимого. Я так и скажу: «В пределах допустимого». Тот, кто вызвал меня, мой ровесник. Он может понять мои слова как намек. А что делать? Мы достигли такого возраста, когда даже упоминание даты рождения звучит двусмысленно. А еще я им скажу, что года три-четыре на обкатку Метельникову хватит, а там… В этом месте я сделаю паузу и пожму плечами. Не стану ничего уточнять.

Это хорошо, что я не думаю о причине внезапного вызова, о должности, которую мне собираются предложить. Мое настроение возможно определить как состоявшееся чувство независимости. Я независим, поэтому спокоен. Если речь пойдет о новом назначении, говорить о годах, потребных для обкатки Метельникова, не стоит, это может насторожить. Никому не хочется верить, что пришло время уходить. Трудно смириться. Оптимизм — естественное состояние человеческой натуры. Мы никогда не думаем о смерти, хотя знаем наверное: смерть неизбежна.

Они расстались холодно. Метельников старался как можно быстрее миновать этот нелюбимый им теремовский коридор, оказаться на улице, отделаться наконец от ощущения сдавленности и духоты. Навстречу попадались знакомые лица, его узнавали, кто-то улыбался, кто-то подчеркнуто уступал дорогу — слухи о его возможном выдвижении дошли и сюда, и по тому, как улыбались, как уступали дорогу, нетрудно было догадаться: слухам верят. Он не был расположен останавливаться, с кем-либо заговаривать. Вопросы — он без конца задавал их себе — оставались без ответа. Он еще не разобрался, но понимал: есть безусловная связь между разладившейся встречей и беседой в теремовском кабинете. До юбилея оставалось совсем немного, и всякое событие, выбивающееся из привычного ряда, невольно связывалось с юбилеем, адресовалось ему, ставилось от него в зависимость.

Водителя в машине не оказалось. Метельников растерянно огляделся. Было неуютно на этом голом пятачке, полы незастегнутого пальто парусили на ветру. Хотелось убраться с глаз долой. К подъезду то и дело подъезжали, и приходилось отворачиваться, чтобы не заметили, не узнали, не втянули в ненужный разговор. Когда затормозила голутвинская «Волга», Метельников уже сидел в своей машине. Он вывернул на себя зеркало так, чтобы присмотреться к Голутвину, разглядеть его.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман
Свет любви
Свет любви

В новом романе Виктора Крюкова «Свет любви» правдиво раскрывается героика напряженного труда и беспокойной жизни советских летчиков и тех, кто обеспечивает безопасность полетов.Сложные взаимоотношения героев — любовь, измена, дружба, ревность — и острые общественные конфликты образуют сюжетную основу романа.Виктор Иванович Крюков родился в 1926 году в деревне Поломиницы Высоковского района Калининской области. В 1943 году был призван в Советскую Армию. Служил в зенитной артиллерии, затем, после окончания авиационно-технической школы, механиком, техником самолета, химинструктором в Высшем летном училище. В 1956 году с отличием окончил Литературный институт имени А. М. Горького.Первую книгу Виктора Крюкова, вышедшую в Военном издательстве в 1958 году, составили рассказы об авиаторах. В 1961 году издательство «Советская Россия» выпустило его роман «Творцы и пророки».

Лариса Викторовна Шевченко , Майя Александровна Немировская , Хизер Грэм , Цветочек Лета , Цветочек Лета

Фантастика / Советская классическая проза / Фэнтези / Современная проза / Проза