Я без ума от французов (СИ)

– Не кричи, пожалуйста, – Тиерсен улыбается краем губ, смотря, как Селестин шагает назад, когда Элизабет бросается к нему. Он пытается оттолкнуть ее, и лицо его ужасно кривится.

– Тир! Убери ее! – Селестин кричит истерически. – Пристрели ее к чертовой матери!

– Сел? – Элизабет перестает пытаться его обнять, и ее взгляд меняется. – Зачем ты?..

– Тиерсен, мать твою! Убей ее немедленно! Или я сам это сделаю!

– Сел… – Элизабет вздрагивает. А Тиерсен и Цицеро переглядываются.

– А это хорошая идея… – старший Мотьер задумчиво почесывает подбородок. – Цицеро, отведи Лиз умыться, пожалуйста, – он дожидается, пока необыкновенно послушный сейчас маленький итальянец исполнит его просьбу, и смотрит на брата оценивающе. – А ты, Сел, серьезно послушай меня. Мы не можем ее убить, у нас есть на это причины, – он смотрит в возмущенные до предела глаза Селестина и вздыхает. – Это… очень долго объяснять, это из-за нашей веры, просто поверь мне, что мы не можем убить ее, – Тиерсен говорит это другим тоном, особенным, тем, который Селестин понимает. Братья знают, что есть вещи, о которых не расспрашивают и с которыми не спорят, и это одна из них. – Но послушай внимательно, у меня сейчас с собой нет пистолета, но есть набор прекрасных, очень острых ножей. Это будет быстро, как кроликов в детстве. Я ее оглушу, ты не думай. Просто перережешь ей горло и пойдешь спать. А мы все уберем, я обещаю, даже пятнышка не останется.

Селестин смотрит на Тиерсена с полминуты и молчит, а потом встает, наливает себе тоже порцию бурбона и выпивает залпом.

– Скажи, а с такой работой все с ума сходят, или это все-таки избирательно именно вам повезло? Я не буду ее убивать.

– Ну, тогда нам остается только оставить это до завтра, – Тиерсен снова вздыхает.

– И мы не оставим это до завтра, – Селестин сжимает губы и наливает себе еще. – Ты сейчас же пойдешь и что-нибудь придумаешь.

– Сел? – младший Мотьер знает этот тон, и спина у него вздрагивает. – Мы очень, очень устали. Пожалуйста, можно мы оставим это до утра? – он поворачивает голову: Тиерсен смотрит на него действительно устало, и Селестин замечает тонкие морщинки у него на лбу и переносице. Тиерсен уже говорил так, очень давно, он иногда садился на постель к обиженному Селестину, тяжело выдыхая. “Я очень устал”, – говорил он тогда. “Я не хотел”, – негромко, виновато и опустошенно. “Прости”, – ложился рядом и дышал глубоко, проводя пальцами по спине через теплое одеяло. Селестин закрывает глаза. Он не хочет вспоминать это, ворошить все эти воспоминания, не хочет поддаваться, а хочет упереться наконец-то всем своим невыносимым мотьерским характером и сказать: “Да насрать мне”. Но Тиерсен устал. А Селестин всегда любил его слишком сильно.

– До утра. Не до дня и не до вечера. Утром я подниму с постели твою сраную задницу и заставлю тебя со всем этим разбираться, – он отпивает еще глоток, чуть морща нос.

– Спасибо, – это искренняя благодарность, но Селестин только дергает плечом, доливая брату бурбон в протянутый стакан.

– Я положу ее спать. У меня нет пижамы, но найдется какое-нибудь поло. Ей нужно есть?

– Не знаю, – Тиерсен качает головой.

– А ты хочешь чего-нибудь?

– Только допить и пойти спать.

– Отлично.

Селестин выходит в коридор первым, а Тиерсен чуть притормаживает, доливая себе стакан до краев, и только потом идет за ним. Цицеро с Элизабет находятся в гостиной, он лениво листает взятую с одного из стеллажей книгу, а она привалилась к подлокотнику дивана, водя по нему пальцами.

– Ты хочешь есть? – сразу грубовато спрашивает Селестин. Элизабет поднимает взгляд и, помедлив, качает головой, очень смущенно и как будто виновато. – Ты можешь сказать честно? – Селестин говорит раздраженно. – У меня нет времени тебя уговаривать. Если хочешь, мы просто поедим, а потом я помогу тебе с ванной и уложу спать, – Элизабет медлит еще немного, но все-таки кивает.

– Пойдем? – Тиерсен подходит к Цицеро, и тот откладывает книгу на низкий столик. Они оставляют кузена и кузину наедине, молча, без извинений. Все завтра.

– Ты пойдешь в душ? – Тиерсен спрашивает негромко, когда делит свой бурбон напополам с Цицеро, раздевается и садится на край постели. Приходящая горничная Селестина, конечно, сменила белье с их прошлого визита, и оно пахнет чистотой и немного лавандой. В отличие от них самих – тут только пот, остатки смытого грима на шее и какая-то грязная усталость.

– Цицеро бы хотел… оставить этот запах. Хоть немножко, хоть до завтра. Можно? – маленький итальянец садится рядом, тут же подбирая ноги.

– Конечно, можно, – выдыхает Тиерсен и откидывается назад, прикрывая глаза.