Между тем, обостренное чутье ощущало приближение врага. На спасение оставались считанные секунды. Я обнял спящего и мысленно окутал нас прозрачной пеленой, подстраивая свое сердце и дыхание под чужие ритмы. Если б кто заглянул в ту минуту в спальню — я и спящий незнакомец представились бы тому одним целым. Простой фокус этот неплохо бы прошел даже в яркий день на базарной площади, набитой праздношатающимся людом. Но купится ли на такой обман страшный монстр, спешащий уничтожить чужака, незваным проникшего в хозяйские хоромы? Ночнухи, они иначе не умеют — это вам не собаки сторожевые.
…А потом тягучее время капало черной слюною медленно-медленно — так же дьявольски медленно, как эта жуть водила невидимыми усами на расстоянии ногтя от моего лица. Как же она долго принюхивалась, тварь…
«Вот тебе и пустячное дельце!» — единственная мыслишка, какую я себе позволил, когда чудовище наконец-то убралось прочь. Обо всем случившемся я поразмыслю позже, если сумею унести ноги подобру-поздорову: и о том, как хорошо, что не отправились отрабатывать Буглюмов задаток мои маленькие братцы, — нашли бы они тут свою верную смерть! И о том, как же мне повезло. А главное — почему эта тварь учуяла меня? Меня, заговоренного от нее?..
Не смея дышать, я осторожно приподнялся и осмотрелся. Вроде тихо… Спящий дом мирно посапывал, качаясь на волнах сладкой дремы. В высокие окна спаленки заглядывали любопытные звездочки, мерцая, они насмешливо подмигивали мне: дескать, испужался, голубчик?
Да чего уж там! Не то слово! Но только я в том никогда, конечно, не сознаюсь. Разве что в старости, когда сидя у камина в кресле-качалке со стаканчиком грога в руках, буду сочинять правнукам байки о своей бурной молодости…
И тут вдруг что-то железное обхватило запястье!
Чертыхаясь и шепча заклинания, я пытался освободиться от кандалов, что приковали мою кисть к изголовью кровати, но все потуги привели к тому лишь, что свалился на пол, едва не вывихнув руку. Тут оковы соскользнули и мгновенно оборотились огромной змеей. Свернувшись тугой пружиной и приподняв верхнюю часть тулова, гадина угрожающе напряглась, зашипела, грациозно раскачиваясь из стороны в сторону. Ее чешуйки слюдянисто блестели в лунном свете, отвлекая и завораживая. Извиваясь, она танцевала, неуловимо сокращая расстояние между нами. Я почувствовал, что слабею… Отяжелели веки… Она, видать, тоже это угадала, и улучив момент, бросилась на меня. Но я сумел схватить ее за шею! Клыкастая пасть оказалась прямо у меня перед носом. Пойманная, змея продолжала угрожать: ее зев становился все шире. Не долго думая, я воткнул кинжал прямо поперек бездонной глотки.
— Браво, храбрец! — произнес нежный голосок, из-под шелкового балдахина кровати раздалось хлопанье в ладоши. — Браво! — и на фоне оконного проема обрисовалась тонкая девичья фигурка.
Выпустив бьющуюся в конвульсиях змеюку, я напрягся: в этом доме вора вряд ли ожидает что-нибудь хорошее…
Ах, судьба моя прихотливая, как же я ошибался!
До рассвета проговорили мы, забыв обо всем. Умирать буду — эту ноченьку вспомню!.. А ярче всего — глаза девичьи, точно звезды: как взглянул в них раз — утонул навсегда, и не выбраться мне из того омута, не спастись…
Утром, чуть рассвело, хмельной, ошалевший, выскользнул я из чужого дома. Милая моя сторожей приструнила — ласковыми котятами легли мне под ноги страшные звери, а тяжелые замки сами с ворот упали. Никто не видал, как расставались мы.
— Знаю, чужой я тебе: всего несколько часов минуло, как первый раз свиделись, но сердце мое навек пропало! Не жить мне без тебя! Что ответишь, если сватов зашлю? — спросил я напоследок.
— Посвататься-то легко. Многие судьбу пытали, — сказала девица. — Но пращур мой давным-давно наложил заклятие: тот сердечным другом девушке из рода станет, кто ночнуху вокруг пальца обведет и змеиного стража одолеет. С этим ты справился. Но есть и еще условия… Ты узнаешь их, как придет время. Люб ты мне. Но стану ли твоей — то тебе решать! — и как ни пытал я, ничего больше не сказала. Видно, не время.
И побрел я, оглушенный внезапной любовью, по тихим улицам. В голове — пусто, за спиной — точно крылья выросли! Обратной дороги не помню — как земляков своих отыскал на постоялом дворе, как домой добирался…
Дома легче не стало: только о ней, о милой своей и думаю, только ее перед глазами вижу, а в груди — так ноет! Так ноет!..
Буглюм-ворожей приходил, свой товар забрал — тот сосудец стеклянный, что я для него умыкнул. Довольный ушел, остаток денег, как уговорено было, отсыпал — даже не покривился. А мне — все равно!
Родные ходят вокруг, перешептываются меж собой… Жалеют!
Девки да молодки на улице подмигивают, а какие и откровенно в гости зазывают… Тоска!
Зашел как-то в кабачок к Скрупу. Посидели, поговорили, выпили… А только хмель не берет меня. Не лечит-то душу хмель!
Женушка его, Мыфиля, из-за стойки вывернулась, прислушалась, поохала, да и говорит: мол, Буглюмка в столицу уезжает, жениться. Все у него уж сговорено с невестиной родней.
— Вот те раз! — попытался я удивиться.