Я обещала, и я уйду

-- Мы там будем одни? -- спросит Ирина. -- Поздно уже!

-- Что ты, дорогая! В этом доме всегдастолько народую Только мне надо по пути заскочить напочтую

и лишь там, у тамазовых друзей, уступит национальному грузинскому мотиву, под который архитектор, в окружении веселой, отхлопывающей такт компании (иринино внимание привлечет живое лицо немолодой женщины, особенно азартно бьющей в ладоши;

-- Кто такая? -- поинтересуется Иринау соседа;

-- Гостья, из Парижаю)

станет эффектно, артистично танцевать что-то горское, но прервет танец: вдруг, внезапно, неожиданно, и, схватив Ирину заруку, потащит к выходу:

-- Ты былакогда-нибудь ночью намаяке?

-- Намаяке? -- снованевпопад расхохочется Ирина.

-- Эй! кудавы?! -- понесется им вслед. 11.11.90 Большой теплоход, сияющий огнями, разворачивался в миле от берега. Реликтовые сосны ровно шумели, дезавуируемые пунктиром маячного света. Иринастояла, закинув голову, и глубоко всем этим дышала; Тамаз неподалеку пытался всучить червонец маячному смотрителю.

-- Пошли! -- крикнул во тьму, договорившись. -- Эй, Ирина!

Онавыпалаиз странного своего состояния.

-- Ничего не трогать! со стороны моря лампу не перекрывать! -- по-армейски прикрикнул сторож, сторонясь от входа.

Поднимаясь крутой лестницею, Тамаз тянул Ирину заруку. Наверху, накруговом балкончике, свет слепил почище фотовспышки, и глазазанедолгие мгновения темноты не успевали к ней привыкать.

-- Вот, -- сказал Тамаз, доставая из многочисленных карманов кожаного пиджакапачки десятирублевок. -- Торжественно вручаю. Справедливость одержалапобеду.

-- Не возьму, -- ответила, помрачнев вдруг, Ирина.

-- Почему?

Онакачнулаголовою:

-- Значит, ты все-таки связан с ними, -- и пошлак выходу.

-- Постой! -- крикнул Тамаз. -- Не веришь, да? Не веришь?! Ты же виделамои рисунки!..

Иринапризадержалась.

-- Не знаю, -- сказала, -- я уже ни-че-го-не-зна-ю.

-- Не возьмешь, значит?

Тамаз разорвал бандероль, пустил десятирублевки по ветру. Они, кружась как ржавые листья, разлетались вкруг маяка, то исчезая во мраке, то вспыхивая вновь -- чем дальше, тем бледнее. Тамаз хрустнул следующей пачкою, пустил по ветру и ее. Полез заследующейю

-- Постой, -- бросилась Ирина, удержалаего руки в своих. -- Покорил! Лучше потратим вместе. Как же тебе удалось-то? Там, наверное, мафия?

-- Мужчинадолжен иметь свои маленькие секреты, -- улыбнулся Тамаз. Потом привлек Ирину и поцеловал.

Онаобмяклаю

Гобеленные кони стронулись вдруг с местаи понесли карету вдаль. Шевалье во весь опор мчался вослед, ветер трепал перья наего шляпе, и Иринав прерывистом свете заоконного маяказакусилауказательный: ей стыдно было кричать, аудержаться онане могла. Зубы вдруг стиснулись так, что напальце выступилакровь: красная капельканабелой кожею

Восторг, наконец, несколько утих. Кони замерли. Иринаприразжалазубы.

-- Господи! что это было?! Что же это такое было?!

-- Любовь, -- ответил Тамаз, приподнявшись налокте, глядя наИрину с большой нежностью, хоть и не без довольствасобою. -- Больше ничего. Просто любовь.

-- Милый, единственныйю -- принялась покрывать Ириналицо Тамазапоцелуями. -- Счастье в гостинице. Как странною как нелепою

-- И все-таки ты должназаменя выйти!

Мгновенно лицо Ирины стянуламаскастрадания.

-- Нет, -- сказалаженщинаочень твердо. -- Это невозможно. Нет-нет-нет! Даи зачем тебе?

-- Нет! нет! -- передразнил Тамаз. -- Опять -- нет! По-чему?!

-- Мелодрама, -- ответилаИрина. -- Я должнаумереть.

-- Все должны умереть! -- не остыл еще от раздражения Тамаз, не научившийся покудаполучать в этой жизни отказы.

-- Вотю возьмию потрогайю -- положилаИринаего руку назаряженную смертью грудь.

Он погладил, взял сосок нежной щепотью. Ирину снованачало забирать, и, с трудом пересиливая себя, оназашептала:

-- Нет. Погоди. Вот, здесь. Потрогай! Вот. Шишечка. Шишечкас горошину. Чувствуешь?

Тамаз почувствовал.

Сновапривстал налокте. Посмотрел в лицо Ирины как-то недоверчиво.

-- Ты же грузин, -- принялась убеждать онасебя, его ли. -- Тебе нужны дети. Я б одного, положим, еще и успела, но как я оставлю его сиротой? Саматак рослаю И как взвалю натебя свое умирание? Если б ты знал, как это некрасиво: умирать. Поверь, я видела! Ну, глупенький, -- погладилаТамаза. -- Теперь понимаешь? Полторагода. Или два. И яю уйду. Месяцев десять смогую жить. Не дольше. А теперь поцелуй меня, слышишь?.. если тебе нею не неприятною слышишь? Я хочую яю хочую 12.11.90 Тратить вместе они начали нарынке: Ириназапрокидывалаголову, аТамаз опускал в раскрытый, соблазнительный рот подруги то щепоть гурийской капусты, то дольку мандарина, набивал сумку поздним виноградом, орехами, фейхоаю

-- Напои меня вином и освежи яблоком, -- хохоталаИрина, -- ибо я изнемогаю от любви!

находу осыпал лепестками роз, обрывая их с огромной красно-белой охапкию

По дороге с рынкастояладревняя церковь.

-- Византийцы построилию -- пояснил Тамаз. -- Еще в одиннадцатом веке. Абхазы были тогдасовсем дикимию

-- А сегодня? -- зачем-то пошутилаИрина.