Я, они и тьма

А потом картинка сменилась – мертвое лицо, по каштановым прядям стекает кровь, на белой коже – алые дорожки, которые бегут, бегут, впитываются в ковер все сильнее, все больше. Ощущение страшной потери на миг парализовало меня, и я испытала такое горе, что боль до этого была и не болью вовсе. В этот миг я поняла, что страдания божества – это не страдания человека. Мы всегда можем отвлечься от горя хотя бы на секунду, чтобы не сойти с ума. Наш разум может защитить сам себя забвением, может прервать страдание чем угодно, даже навязчивой мелодией. У богов такой привилегии нет. Они чувствуют по-другому, совсем не так, как люди. Они не могут отвлечься, не могут забыть, если их создание цельно. Они всегда на пике.

Я понимала это и слушала свою тьму, которая молила меня ее отпустить. Она изо всех рвалась мстить, она не могла сдержаться, она не могла терпеть. И она не могла лечить, не могла исцелять сейчас – только убивать, только разрушать. От ее сознания не осталось ничего, кроме боли потери, она была дезориентирована, она не могла себя контролировать.

Зато могла я.

Контроль. Мне нужно загнать тьму под кожу, мне нужно контролировать себя. Дыхание. Так, дыхание и цифры.

Перед глазами возникли бухгалтерские выкладки, ровные столбцы в Excel, но очередная порция боли меня совершенно дезориентировала. Боль прокалывала от сердца все тело, даже кончики пальцев на ногах, даже десны. В глазах потемнело, и выкладки вместе с цифрами испарились.

Теперь мне приходилось прикладывать усилия для того, чтобы просто оставаться в сознании. Я, валяясь на полу в чужой крови, уже даже не плакала – это было слишком больно. На несколько мгновений я уже теряла сознание, но тут же приходила в себя. Но я уже ничего не понимала.

Дышать? Не спать? Почему? Так же хорошо, правильно, так нет боли… В какой-то момент я забыла и про тьму, и про Дерека, погружаясь в небытие. Разорвется сердце? Значит, так тому и быть.

...Громкие звуки извне снова прояснили мое сознание. Кто-то кричал в холле. Какий-то… очень знакомый голос. Мужской, но чуть истеричный, с тонкими нотками. Кто так говорит? Чей это голос? Недовольный, громкий, немного капризный.

Я зацепилась за этот голос сознанием отчаянно, как умирающий человек скрюченными от судорог руками и ногами рвется на поверхность воды, чтобы в последний раз глотнуть воздуха. В голове на мгновение прояснилось. Через несколько секунд я смогла разобрать слова.

– Дерек! Какого черта! Как отец?! Почему ты мне ни разу не ответил?! Я пишу тебе каждый день! Мы не так договаривались! И почему у тебя дверь открыта, а?

«Ты, что ли, темная? Обычная девка!» – всплыл в голове голос и наслоился на то, что я слышала сейчас.

Малек!

Сын императора! Он же умер! Похищен!

Отец… Не договаривались… Это значит, значит, что…

Больно!

Тьме надоело себя контролировать, и она рванула мое несчастное сердце снова.

– Перестань! Прекрати! – крикнула я из неизвестно откуда взявшихся ресурсов организма. Бешено, как машина, заработал мозг – видимо, на адреналине. Я сопоставляла, параллельно беря свои эмоции и эмоции тьмы под контроль.

Значит, это Дерек подговорил Малека исчезнуть, сделать вид, что его похитил Дигон. Зачем? Чтобы отец-император подписал указ о разрешении военных действий, конечно! Нет, ну какова сволочь!

Это была не та эмоция. Это была фатальная ошибка. Тьма, сплетясь с моей злостью, стала мне не по зубам, и, рванувшись в последний раз, освободилась, уносясь сквозь пространство туда, в Дигон, чтобы отомстить за смерть родного, близкого человека. Вырываясь, она в последний раз полоснула в груди болью, холодом, и я ничего не успела сделать.

Только тяжело перевернулась на бок, подтянула колени к груди в защитном жесте и закрыла глаза, пытаясь не обращать внимание на холод. Теперь мне точно осталось недолго. Как и Пилию, и Дигону, и, может быть, всему миру. Только тьма продолжить страдать еще многие века, и вместе с ней будут страдать другие.

Я не смогла ничего.

И теперь с этим чувством я должна умирать. Как стыдно…

Перед закрытыми глазами снова замелькали картинки – теперь только мои и, на удивление, Йолины. Ее память мне снова стала доступна – видимо, тьма, придя в собственное сознание, поспособствовала тому, чтобы я забыла хотя бы об одной личности в себе.

Менялись лица перед глазами – подруги Йолы в школе рабов и мои одногруппницы, мой бывший муж и бывший хозяин Йолы… Замелькали бумаги, цифры – мои родные и местные закорючки. Буквы, письма, указы.

Неожиданно все остановилось на одном единственном моменте. Вот рука Йолы старательно выводит приказ, за ним – еще один. Приказы тайные, и это должен был делать главный секретарь, но по обычному головотяпству перепись бумаг упала на Йолу. Рабыня – это же как рука или нога. Чего она там может думать? Собственность, которая не сможет предать и вообще открыть рот.