Я ползу сквозь (ЛП)

Я отвешиваю шраму еще одну оплеуху. Он ничего не чувствует. Ноги занемели от холодного воздуха. Я занемела от холодного воздуха. Я всегда была нема. Шрам продолжает говорить сквозь град оплеух:

– Я смотрела, как она пытается вдохнуть. Я чувствовала, как она умирает. К ее рукам прилипли соленые крекеры с арахисовым маслом. Ее любимые. Она так и не узнала, что такое вомбат, а я пыталась надуть ее, потому что она была слишком непоседливой. Но шестилетки всегда такие. Так говорили родители.

– О, Станци, – произносит Густав.

– Вомбат-вомбат-вомбат. Мы вместе играли с моим микроскопом. Мы играли в штаты – как в города, только названиями штатов. Она всегда неправильно говорила «Теннесси».

– О, Станци, – произносит Патрисия.

– Я никогда не позволяла ей одной переходить дорогу. Я не позволяла ей переедать сладкого. Я выключала звук во время рекламы, чтобы ей не промыли мозги. Я говорила ей, что никто и никогда не будет выглядеть как Барби. Я все время говорила ей, какая она умная. Однажды я научила ее делать бутерброды с сыром. Но она все равно не знала, что такое вомбат, и я сыграла нечестно.

Густав прижимается ко мне и обнимает одной рукой. На плечо мне ложится холодная рука Патрисии.

– Я хотела всегда быть Станци, – говорю я, рассматривая красные следы оплеух вокруг шрама. – Я хотела быть Станци, чтобы ты был Вольфгангом и все было хорошо. Я думала, что мы останемся там. Я думала, что это пойдет нам на пользу. Я думала, мы будем свободны.

========== Станци — утро субботы — семейный отдых ==========

Спать голышом на борту невидимого вертолета просто невозможно. Можно еще как-то притвориться спящей, но по-настоящему заснуть – ни за что.

Патрисия всю ночь пела. Она написала песню о том, как она свободна и летит, свернувшись калачиком посреди ночи на полу самодельного вертолета. У нее прекрасный певческий голос.

Густав выглядит раза в два более усталым, чем вчера. Он дрожит.

– Может, я сяду рядом или еще что-то придумаем? Ну, чтобы делиться теплом.

– Тебе нельзя шевелиться. У нас шаткое равновесие.

Патрисия смеется:

– Ничего, осталось немного.

– До чего осталось немного? – спрашиваю я.

– До приземления.

– Но туда мы летели почти два с половиной дня.

– Обратная дорога всегда вдвое быстрее, – замечает он. – Ты же сама всегда говоришь так, когда рассказываешь о вашем семейном отдыхе.

Я снова смотрю на шрам. Он открывает рот, прежде чем я успеваю накрыть его рукой.

– Это не отдых, – говорит он. – Я тебе врала.

– А куда вы ездите?

Я мысленно рассказываю Густаву и Патрисии все с самого начала. А вслух говорю:

– Я пишу тебе открытки, но никогда не отправляю.

– Но ты сказала, что соврала. Я не понял. Откуда ты берешь открытки, если не ездишь отдыхать?

Шрам снова открывает рот. И рассказывает про наш семейный отдых. Все с начала. Куда мы ездим. Зачем. Как мир разваливается на части. Я спрашиваю Патрисию, по-прежнему ли она довольна, что возвращается с нами.

– Вы жили в менее опасном месте, – замечаю я.

– Безопасность – ложь. Это как сэндвич с ветчиной без ветчины, – отвечает она.

– Как голубое небо в понедельник, если в среду идет дождь, – подхватываю я.

– Мне очень жаль твою сестру, – произносит она.

Я сплю наяву с закрытыми глазами. Я вижу четыре гроба. Мой красный, мамин синий, папин зеленый. Четвертый гроб вдвое меньше наших. На нем нарисован единорог и радуга. Мама с папой лежат с закрытыми глазами, но каждые несколько секунд они высовывают головы из гробов и проверяют, заснула ли я. Я притворяюсь спящей, и, когда они мне верят, они встают, берутся за руки и направляются к огромному гробу, стоящему у стенки в углу. Когда они открывают крышку большого гроба, оттуда раздаются голоса, смех и звон бокалов. Когда они закрывают крышку за собой, я приоткрываю глаза и вижу, что большой гроб – это «Чики-бар». А мы остались вдвоем. Я в красном гробу и она – в гробу с единорогом. И повсюду вомбаты.

========== Лансдейл Круз — утро субботы — серьезно ==========

Вчера вечером я поговорила с мужчиной из куста. Он сказал, что знает, что у нас было с мужчиной из новостей.

– Слухами земля полнится, – заметил он.

– Серьезно, – согласилась я.

Он сказал, что Станци и Густав вернутся домой. И привезут ему женщину. Он сказал, что женщина ночью написала песню о свободе. Он сказал, что ее зовут Патрисия. Я спросила, не пора ли нам уже перестать посылать предупреждения о бомбах.

– Когда процесс запущен, его уже сложно остановить, – ответил он.

– Это как с ответами, – заметила я. – Кажется, вы дали нам неправильные.

– Когда процесс запущен, его уже сложно остановить, – повторил он.

– Плевать.

– Плевать?

– Плевать. Я хочу перестать врать. Немедленно. За этим и пришла.

– Я буду скучать по твоим волосам, – признался он.

– У вас полные мешки моих волос. Давайте лучше сделаем мне какую-нибудь классную прическу. Например, боб.

– Хочешь, чтобы я надел тебе на голову горшок и отрезал все вокруг него?

– Вы скульптор, – ответила я. – Воспользуйтесь своим воображением.