Я прошел две войны!

Неподалеку от нас Т-3 уже приближался к траншее, непрерывно стреляя из пулеметов. Андрей Долгов бросил в него бутылку с КС, следом другую. Одна из бутылок разбилась о подкрылок Т-3, гусеница растащила коптящее пламя вдоль корпуса. Машина дала задний ход.

Еще один танк, это был Т-2, вел огонь из автоматической пушки и пулемета. Красноармеец швырнул навстречу ему противотанковую гранату, но не добросил. Высунувшись по грудь, с руганью примерился бросить вторую гранату.

– Я тебя, гада, сейчас…

Договорить он не успел. В него угодил 20-миллиметровый снаряд и сразу несколько пуль. Граната выпала из руки и взорвалась в траншее, разметав тело. Танк подмял бруствер, готовясь перевалить через траншею. Догнал очередью убегавшего красноармейца, прибавил газу и вдруг стал оседать кормой вниз.

Эта машина была короче большинства немецких «панцеров», и кроме того, взрыв противотанковой гранаты хорошо встряхнул стенку траншеи. Пласт земли обвалился под тяжестью двенадцатитонного танка, корма завязла в рыхлой почве. Механик дал газ, но машина проваливалась кормой все глубже – танк застрял пушкой вверх.

Выбраться без посторонней помощи Т-2 уже не мог, а растерявшийся механик-водитель прибавил газ, сжигая коробку передач. Командир машины, видимо, приказал заглушить двигатель, лихорадочно обдумывая, как выскочить из ловушки.

В застрявший танк полетели гранаты. Они взрывались, не долетая до цели, а башня, проворачиваясь, открыла огонь сразу из пушки и пулемета. Боец, высунувшись из-за поворота траншеи, метнул тяжелую РПГ-40. Снаряды и пули разорвали тело едва не пополам, а граната рванула в двух метрах от танка. Снова заработал двигатель, пытаясь мощностью всех своих двухсот лошадиных сил вытолкнуть машину из траншеи.

Я приготовился бросить бутылку с КС, но капитан Чередник властно протянул руку и выдернул ее у меня.

– Дай сюда… дождались, пока комбат прибежит танки взрывать. Больше некому!

– Терку возьми, – только и успел ответить я. – Спички зажечь надо.

– Спички-папиросы… вояки хреновы!

Не обращая на меня внимания, Григорий Чередник, с кем я вместе прошел военное училище и Финскую войну, бросил бутылку точно на шасси ревущего на полной мощности двигателя. Жидкость просочилась внутрь и вспыхнула от жара перегретого мотора. Башня провернулась в нашу сторону, снаряды и пули прошли над головой – я успел толчком опрокинуть на дно траншеи своего командира и упасть рядом с ним.

Его помощник, младший лейтенант, не успел уйти от трассеров и свалился на подломившихся ногах. Загремела слетевшая каска, дернулась в агонии рука.

Горючая жидкость охватила корму танка. Пламя пробивалось сквозь решетку жалюзи, вспыхнул бензин, клубясь огненным шаром. Экипаж, четыре человека, выскакивали прямо в огонь и спрыгивали, сбивая с комбинезонов пламя, закрывая ладонями глаза.

Чередник и здесь опередил всех. Выдернув из кобуры ТТ, он с руганью расстреливал вражеский экипаж.

– Россию решили, б…и, завоевать! Жрите!

Капитан был метким стрелком, его пули попадали в цель. Но, даже пробитые в нескольких местах, танкисты не ощущали боли от ран и продолжали бежать, крича и пытаясь сбить пламя, сбросить горящие куртки.

Выпустив обойму за считаные секунды, Чередник все же свалил двоих танкистов. Третий, в горящем комбинезоне, бежал прямо на него, стреляя из «парабеллума». Боль мешала ему целиться. Находившийся в шоке завоеватель упал только после трех моих выстрелов.

Бежавший последним командир танка, с непокрытой головой и сгоревшими до основания светлыми волосами, прицелился из массивного «вальтера» в Чередника, но его опередил Михаил Ходырев, ударив штыком в живот. Пуля обожгла ему скулу и надорвала мочку уха – выстрелить второй раз лейтенант-танкист не успел.

Мы попятились от горящего танка. Там взрывались снаряды и трещали пулеметные ленты, выбрасывая из распахнутых люков мелкие обломки и хлопья пепла.

– Вот так их надо бить, – вызывающе глядя на меня и взводного Ходырева, выкрикнул капитан и подобрал с земли «парабеллум». – Законный трофей, не возражаешь, товарищ старший лейтенант? А «вальтер» пусть Ходырев забирает. – Он помолчал и продолжил: – Ты, Михаил, иди, перевяжись, царапнуло тебя, – и после новой паузы добавил: – Спасибо, что своего комбата спас.

Ходырев козырнул в ответ и, сняв с убитого танкиста часы, протянул мне. Жест получился вызывающим. Чередник усмехнулся, но нам было уже не до него – приближалась немецкая пехота. Я побежал к пулеметчикам.

Мы отбили эту атаку. Артиллеристы размолотили еще один танк, бой с переменным успехом длился до вечера. Улучив несколько минут, Михаил Ходырев промыл рану. Санинструктор пытался ее перебинтовать, но взводный отмахнулся:

– Заклей пластырем. Чего я с бинтом через всю башку людей буду пугать. Царапнуло! – передразнил он Чередника. – Ухо-то не отвалилось?

– На месте ухо, – засмеялся санинструктор. – Мочку слегка надорвало и кожу на скуле полоснуло.

– А жжет, будто кипятком плеснули. И в ушах звон.

– Еще бы. Пуля, считай, в голову угодила.