Я уйду с рассветом

Меган Холлоуэй Я УЙДУ С РАССВЕТОМ

I

И снова час пришел нам ринуться в пролом,
Иль трупами своими завалить ту брешь!
Когда повсюду мир, нрав тихий и смиренный —
Есть лучшее для человека украшенье.
Но если вдруг война нагрянет ураганом буйным,
Повадками должны вы стать подобны тигру.[1]

6 апреля 1940 года

Дорогой отец!

Сегодня я приехал в Париж.

Здесь повсюду царят тревога и настороженность.

Как будто весь город разом затаил дыхание. В ожидании.

Оуэн

27 августа 1944 года

Париж был мне не по душе, как и любой другой город, где здания похожи на клетки, а из-за скопления людей кажется, будто воздух строго нормирован. Больше всего удручали выпотрошенные магазины, баррикады из мешков с песком и мотки колючей проволоки.

Солнце еще не поднялось над крышами домов, когда я добрался до рю де Вожирар.

«Будь осторожен, когда окажешься у Люксембургского дворца, — предупреждал меня старик, — и у Пантеона. Там идут бои. Опасайся партизан».

Я стряхнул с себя туман воспоминаний и стал огибать дворец, держа в поле зрения дороги и крыши. Стояла странная тишина. Мне было известно, что просторные сады, видимые мне лишь отчасти, люфтваффе уже не бомбит. Пробираясь по изрытым и загроможденным улицам, я все время оставался начеку.

Моя чрезмерная бдительность грозила задержать меня тут надолго, так что заливистый свист вызвал едва ли не облегчение. Самый опасный враг — тот, которого не видишь.

Я взглянул вперед. Как раз в этот момент солнце сверкнуло над куполообразным изгибом величественного каменного здания в конце прямой широкой улицы. И тут из тенистой от густой листвы аллеи на меня вышло семеро мужчин.

— Hé! Qui es-tu?[2]

— Où vas-tu?[3]

Выглядели они угрожающе. Двое со скрещенными ружейными ремнями на груди, еще один с толстым сучковатым посохом на плече. Они явно были на взводе, а тут еще я не вовремя перешел им дорогу. Как часто бывает, я оказался на голову выше самого рослого из них. Мужчины начали окружать меня, исподволь бросая тревожные взгляды, в которых читались усталость, голод и недоверие. Таково было лицо Сопротивления.

— Эй! Ты кто? — повторил тот, который обратился ко мне первым, и выпятил подбородок.

Я поспорил бы, что эти небритые и исхудавшие люди моложе, чем кажутся, — четыре года борьбы их изменили и закалили. Пока они перешептывались, я уловил слова carlingue и allemande — «гестапо» и «немец».

— Я не говорю по-французски, — сказал я, расставляя ноги пошире и перенося вес на переднюю часть стоп. Мои руки были опущены вниз, ладони раскрыты. — Je ne parle pas françals. — Фраза возникла у меня в голове неожиданно, и я с пугающей ясностью вспомнил паренька, который научил меня ей тридцать лет назад. Он был младше меня. Именно в тот момент, когда он расхохотался над моим кондовым произношением, немецкая пуля пробила его каску и череп. — Не понимаю.

— Ты — американец? — спросил самый малорослый, с виду совсем юный, но с металлическим блеском в глазах.

— Нет. — Я повернулся, чтобы держать всю компанию в поле зрения, так как малый с посохом направился ко мне за спину. — Я — валлиец.

— Валлиец… — Заговоривший первым явно был у них за вожака.

Они обменялись короткими фразами. Когда вожак вновь обратился ко мне, его лицо выражало презрение:

— Tu es anglais.[4]

— Нет, — жестко, в тон ему, возразил я. — Не англичанин. Валлиец.

Он сплюнул на землю.

— L’anglais — трусы. — И добавил продолжительную тираду на родном языке.

Знания французского не требовалось — интонации были достаточно красноречивы. Я напрягся, ожидая удара посохом, и услышал, как тот свистит в воздухе, метя мне в голову.

Я всю жизнь не выпускал пастушьего посоха из рук, и мне доводилось использовать его в качестве оружия. Перехватив палку прежде, чем удар достиг цели, я быстрым рывком с поворотом выдернул ее из рук нападавшего. Тот потерял равновесие, так что сбить его с ног оказалось проще простого.

Я крутанул посох и толстым концом ткнул парня, который ринулся на меня. Он закряхтел и упал, а я ударил следующего нападавшего в чувствительное место между горлом и ключицей. Тот вскрикнул, и я знал, что его правая рука повисла как плеть.

Но тут, получив прикладом винтовки в висок, я пошатнулся и упал на одно колено. Пока пытался вновь обрести почву под ногами, кто-то двинул сапогом мне в челюсть, и свет потух.

Я все понял еще до того, как открыл дверь.