Игги Поп. Вскройся в кровь

Честно говоря, когда Джеймс Уильямсон сменил Билла Читэма, вернувшегося к обязанностям роуди, на хребте у каждого участника психодрамы The Stooges сидел уже, как говорится, целый зоопарк обезьян. По словам Уильямсона, немногие из тех, кто видел в нем угрозу, знали его как следует, «а что касается героина, я попал уже на готовое – не я все это начал». Уильямсон не отрицает, что был «настойчив, сосредоточен на том, что нужно сделать. И все время подталкивал группу: надо делать лучше, играть лучше, быть лучше. Если поэтому считается, что я бандит, – что ж, так тому и быть. Я это вижу иначе». Именно Игги, отчаявшись в поисках пути вперед, усек, что техасский парень своей психотически-упертой гитарой может повести группу в новом направлении, и пригласил его на роль второго гитариста. Как говорил Игги позже, его напрягало, что Рон ленится, – на самом деле, несомненно, были для их разлада и более простые фармакологические причины. Даже в наркотическом угаре Игги настоял, чтобы Уильямсон разработал заикающийся, жесткий гитарный рифф, из которого выросла песня “Penetration”. На то Рождество Игги с магнитофоном, басом «Фрамус» и гитарой «Мосрайт» ненадолго съездил на Ямайку, пытаясь соскочить с героина и обновить репертуар.

К началу 1971 года отчуждение между Роном Эштоном и прочими усилилось, когда Скотти, Игги и Джеймс переселились в «Университетскую башню», новое высотное здание в центре Анн-Арбора, где удобно было встречаться с дилерами. Рон говорит, что стал «изгоем. Потому что не отправился с ними в этот смертельный трип». Зика Зеттнера уже выгнали, его сменил Джимми Рекка, игравший с Джеймсом в группе The Chosen Few. Лео Битти и Дэйв Данлап ушли еще в декабре, не получив рождественских подарков в виде банковских чеков, и вместо них были наняты роуди с лучшим выходом на дилеров. В то время как Рон и Джимми Рекка жили в буквальном смысле на бобах, на овощах с огорода, его брат и вся остальная группа осуществляли свои наркоманские рок-н-ролльные фантазии. Скотт и Джеймс спелись и делили комнату на седьмом этаже, а Игги жил на верхнем. «И клево, кстати, было, – говорит Скотт. – Отличное время. Раз в неделю приходили с уборкой две горничных, девки хоть куда, и мы с ними бурно трахались. Круто было, живешь на крыше мира. Ну не то чтобы на крыше… на седьмом этаже, тоже круто. И мы продолжали торчать».

Филдс регулярно звонил, неизменно получая от вокалиста доклады о блестящих успехах. Уличать кого-то в наркомании было тогда не принято, и все же Игги старался убедить Дэнни, что все идет прекрасно, и новый прорыв не за горами. Многие телефонные разговоры Дэнни, вполне в духе Уорхола, записывал; переслушивая их через много лет, он отметил один-единственный раз, когда Игги чуть не прокололся. Звонок раздался рано утром.

«Джим Остерберг: Мне необходимо с тобой поговорить. Вчера вечером прихожу с репетиции, а моя птица умирает. Такой облом!

Дэнни Филдз: Что случилось? У меня тоже была когда-то птица и умерла, мы так и не поняли почему.

ДО: Вот-вот, именно. Мы думали, он просто чуть приболел, ничего особенного. А тут нахохлился, глаза закрыл и вдруг хлоп – удар, наверное, или сердечный приступ, у птиц такое часто… Прямо камнем с жердочки на спину, лапки кверху, как мертвые муравьишки в рекламе «Рейда».

ДФ: Эээхх… Это попугай был?

ДО: Ну да, желтый длиннохвостый. Мы ему пытались водички дать, прямо в клювик вливать водичку, и он так [изображает звуки, как птица пьет воду], и минут через десять… я так обломался, я заплакал, прямо не знал, что делать, маме стал звонить. И наконец, ох, мы услышали тихое-тихое такое как бы кашлянье [изображает]. И все, умер. Так что ночью он пока тут лежит, а завтра пойдем хоронить.

ДФ: Кошмар. Ты сам-то как?

ДО. Да нормально, в принципе. Ночью тут полежит, а завтра похороним. Мы, кстати, репетировали, отлично все звучит, и, ээээ, к пятнадцатому все будет готово…»

В 2006 году, сидя в своей квартире в Гринвич-Виллидже, Дэнни Филдс качает головой: «За все те годы, сколько я помню, Джим единственный раз кого-то пожалел. Попугая пожалел».