Игры Проклятых

К’йен, что К’йеном уже не являлся, превратил вампиров в марионеток, а Совет в сборище трусов, боящихся сказать лишнее слово. Диктатор должен быть сломлен, а его власть обязана перейти в руки свободного, который подарит равноправную свободу и всем другим.

И бунт, что завязал один, станет ключом к победе для другого. Все было подготовлено. Карлы выковали обманку, копию Смерти Каэля, и К’йен заглотнул наживку, которую подготовил для него Клавдий, а Арганус, ничего не подозревая, засвидетельствовал ложь. Перворожденного погубит тот, кто его воскресил, тот, кому он больше всего доверяет, но сделает это не из жажды власти, как любой другой на его месте, а из желания справедливости.

Лишь один клинок мог уничтожить Перворожденного, и он был зажат в руке Батури.

Клавдий слышал голос своего прародителя и видел, как тот навис черным силуэтом над обреченной на гибель жертвой — гильдмастером Хельхейма.

— Гелион, прежде чем я превращу тебя в отруби, ты увидишь конец Гильдии, — сказал К’йен, а гильдмастер, смотря ему за спину, обронил:

— А возможно, и конец Ордена…

Не дожидаясь разоблачения, Клавдий атаковал. Он был быстр, как ветер, и холоден, как сталь, но острие его клинка рассекло не тело, а воздух. Каэль, пусть и в новом обличии, оставался самим собой, и века забвения не украли у него способности нутром чуять опасность.

К’йен резко шарахнулся в сторону, легко уходя от выпада Клавдия и пропуская противника вперед, затем вдогонку саданул ему ногой по спине. От удара Батури с трудом устоял на ногах, но не удержал равновесия, когда на него навалился новый груз — К’йен, словно дикая кошка, запрыгнул на заговорщика-неудачника и прибил его к земле, после чего стал методично расцарапывать спину противника, и удары его были сильнее ударов йотуна, а когти, что разрезали плоть — острее когтей рыси. Мечты Клавдия задохнулись, а спасение рода вмиг стало для Батури делом, от него не зависящим.

— Почему? — сокрушенно спросил К’йен, когда ярость утихла, а адреналин, заливший все эмоции, схлынул. Он мог поверить в предательство любого, но не Клавдия.

— Ты уничтожаешь… род… изнутри… — выплевывая со словами кровь, ответил побежденный.

— Что? — не поверил услышанному К’йен.

— Ты уничтожаешь род, — повторил Клавдий, но уже отчетливее: вампирская регенерация не знала себе равных, особенно если Высший сыт и полон сил. — Своим правлением, — уточнил чуть позже Батури. — Сколько собратьев полегло в этих стенах? Ты не видишь? Арганус использует тебя, а ты — род. Когда я воскрешал тебя, то надеялся, что Перворожденный приведет род к изобилию, но власть тебя заботит больше, чем собственные потомки. Тебе плевать на тех, кто положит за тебя головы, тебе плевать на всех, кроме себя самого…

— Глупец! — взорвался К’йен, и казалось, он вновь начнет избивать беспомощно трепыхающегося под непосильным грузом заговорщика, но Перворожденный обуздал свой гнев и заговорил спокойно и с расстановкой: — Порой, чтобы укрепить созданное, надо его испытать. Огнем и мечом: они сплотят разрозненных. А в слабом войске, не способном ни на что, кроме разговоров, нет силы.

Заговорившись, К’йен не заметил магического удара. Высший даже не успел сообразить, откуда пришла опасность. Его отбросило в сторону, а в следующее же мгновение ему пришлось отбиваться от старого противника, на которого высокопарные речи не произвели должного впечатления.

Заговоры и поединки под куполом арены набирали обороты…

* * *

Сломя голову Сандро несся по коридорам замка. Юный некромант, даже не догадываясь, что архитектором Бленхайма был сам Трисмегист, с удовольствием мечтал, как проломил бы зодчему голову. А дверь, открывающая путь на балкон, была так же далека, как звезды, которые он так и не успел подарить Энин.

Насколько велико оказалось удивление, когда он увидел у желанного входа возлюбленную, можно было легко прочесть по вмиг округлившимся глазам. Быстро переборов оцепенение и трепет, которые непонятно почему всегда появлялись при виде первой любви, он попытался ворваться на второй ярус «зала боев», но Энин остановила его грубым движением, прибившим к стене, и резкими словами, которые заставили стоять неподвижно:

— Никто не войдет и не выйдет! — грозно пояснила она, после чего добавила: — Приказ Аргануса.

— Он приказывал тебе, но не мне, — дерзко ответил Сандро и сам удивился той легкости, с какой шел против слов единственного и неповторимого, чарующего и обворожительного создания во всей вселенной, но свою следующую реплику он запомнил надолго: — Уйди, иначе мне придется войти силой. И быстро: это мой приказ.

— И что ты мне сделаешь, мелочь? — нагло ухмыльнулась Энин.