Илиада

Боги, у Зевса отца на помосте златом заседая,
Мирно беседу вели; посреди их цветущая Геба[551]
Нектар[552] кругом разливала; и, кубки приемля златые,
Чествуют боги друг друга, с высот на Трою взирая.
⁵ Вдруг Олимпиец Кронион замыслил Геру прогневать[553]
Речью язвительной; он, издеваясь, беседовать начал:
«Две здесь богини, помощницы в бранях царя Менелая:
Гера Аргивская[554] и Тритогения Алалкомена[555].
Обе, однако, далеко сидя и с Олимпа взирая,
¹⁰ Тем утешаются; но с Александром везде Афродита,
Помощь ему подает, роковые беды отражает,
И сегодня любимца спасла, трепетавшего смерти.
Но, очевидно, победа над ним Менелая героя.
Боги, размыслим, чем таковое деяние кончить?
¹⁵ Паки ли грозную брань и печальную распрю воздвигнем
Или возлюбленный мир меж двумя племенами положим?
Если сие божествам и желательно всем, и приятно,
Будет стоять нерушимою Троя Приама владыки,
И с Еленой Аргивскою в дом Менелай возвратится».

²⁰ Так он вещал; негодуя, вздыхали Афина и Гера;
Вместе сидели они и троянам беды умышляли.
Но Афина смолчала; не молвила, гневная, слова
Зевсу отцу, а ее волновала свирепая злоба.
Гера же гнева в груди не сдержала, воскликнула к Зевсу:
²⁵ «Сердцем жестокий Кронион! какой ты глагол произносишь?
Хочешь ты сделать и труд мой ничтожным, и пот мой бесплодным,[556]
Коим, трудясь, обливалася? Я истомила и коней,
Рать подымая на гибель Приаму и чадам Приама.
Волю твори; но не все от бессмертных ее мы одобрим».
³⁰ Ей негодующий сердцем ответствовал Зевс тучеводец:
«Злобная! старец Приам и Приамовы чада какое
Зло пред тобой сотворили, что ты непрестанно пылаешь
Град Илион истребить, благолепную смертных обитель?
Если б могла ты, войдя во врата и троянские стены,
³⁵ Ты бы пожрала живых и Приама, и всех Приамидов,[557]
И троянский народ, и тогда б лишь насытила злобу!
Делай, что сердцу угодно; да горький сей спор напоследок
Грозной вражды навсегда между мной и тобой не положит.
Слово еще изреку я, а ты впечатлей его в сердце:
⁴⁰ Если и я, пылающий гневом, когда возжелаю
Град ниспровергнуть, отчизну любезных тебе человеков, —
Гнева и ты моего не обуздывай, дай мне свободу!
Град сей тебе я предать соглашаюсь, душой несогласный.
Так, под сияющим солнцем и твердью небесною звездной
⁴⁵ Сколько ни зрится градов, населенных сынами земными,
Сердцем моим наиболее чтима священная Троя,
Трои владыка Приам и народ копьеносца Приама.
Там никогда мой алтарь не лишался ни жертвенных пиршеств[558],
Ни возлияний, ни дыма: сия бо нам честь подобает».

⁵⁰ Вновь провещала к нему волоокая Гера богиня:
«Три для меня наипаче любезны ахейские града:
Аргос, холмистая Спарта и град многолюдный Микена.
Их истреби ты, когда для тебя ненавистными будут;[559]
Я не вступаюсь за них и отнюдь на тебя не враждую.
⁵⁵ Сколько бы в гневе моем ни противилась их истребленью,
Я не успела б и гневная: ты на Олимпе сильнейший.
Но труды и мои оставаться должны ли бесплодны?
Я божество, как и ты, исхожу от единого рода;
И, богиня старейшая[560], дщерь хитроумного Крона[561],
⁶⁰ Славой сугубой горжусь, что меня и сестрой и супругой[562]
Ты нарицаешь, — ты, над бессмертными всеми царящий.
Но оставим вражду и, смиряяся друг перед другом,
Оба взаимно уступим, да следуют нам и другие
Боги бессмертные. Ныне, Кронид, повели ты Афине
⁶⁵ Быстро сойти к истребительной брани троян и данаев;
Пусть искушает она, чтоб славою гордых данаев
Первые Трои сыны оскорбили, разрушивши клятву».

Так говорила, — и внял ей отец и бессмертных и смертных;
Речи крылатые он устремил к светлоокой Афине:
⁷⁰ «Быстро, Афина, лети к ополченью троян и данаев;
Там искушай и успей, чтоб славою гордых данаев
Первые Трои сыны оскорбили, разрушивши клятву».

Рек — и подвигнул давно пылавшую сердцем Афину:
Бурно помчалась богиня, с Олимпа высокого бросясь.
⁷⁵ Словно звезда[563], какую Кронион Зевс посылает[564]
Знаменьем или пловцам, иль воюющим ратям народов,
Яркую; вкруг из нее неисчетные сыплются искры, —
В виде таком устремляясь на землю, Паллада Афина
Пала[565] в средину полков: изумление обняло зрящих
⁸⁰ Конников храбрых троян и медянодоспешных данаев;
Так говорил не один ратоборец, взглянув на другого:
«Снова войне ненавистной, снова сече кровавой
Быть перед Троей; или́ полагает мир между нами
Зевс всемогущий, который меж смертными браней решитель».

⁸⁵ Так не один говорил в ополченьях троян и ахеян.
Зевсова ж дочь, Антенорова сына приявшая образ,
Мужа Лао́дока храброго, в сонмы троянские[566] входит,
Пандара, богу подобного, ищет, кругом вопрошая[567];
Видит его: непорочный и доблестный сын Ликаонов[568],
⁹⁰ Пандар, стоял и при нем густые ряды щитоносцев —
Воев, пришедших за ним от священных потоков Эсепа.
Став близ него, устремила богиня крылатые речи:
«Будешь ли мне ты послушен, воинственный сын Ликаона?
Смеешь ли быстрой стрелою ударить в царя Менелая?
⁹⁵ В Трое от каждого ты благодарность и славу стяжаешь;
Более ж всех от Приамова сына, царя Александра.
Так, от него ты от первого дар понесешь знаменитый,
Если узрит он, что царь Атрейон, Менелай браноносный,
Свержен твоею стрелой, на костер подымается грустный[569].
¹⁰⁰ Пандар, дерзай! порази Менелая, высокого славой!
Прежде ж обет сотвори луконосцу ликийскому, Фебу[570],
Агнцев ему первородных[571] принесть знаменитую жертву,
В отческий дом возратяся, в священные Зелии стены».

Так говоря, безрассудного сердце Афина подвигла.
¹⁰⁵ Лук обнажил он лоснистый[572], рога быстроскачущей серны[573],
Дикой, которую некогда сам он под перси уметил,
С камня готовую прянуть; ее, ожидавший в засаде,
В грудь он стрелой угодил и хребтом опрокинул на камень.
Роги ее от главы на шестнадцать ладоней вздымались.
¹¹⁰ Их, обработав искусно, сплотил[574] рогодел знаменитый,
Вылощил ярко весь лук и покрыл его златом поверхность[575].
Лук сей блестящий стрелец, натянувши, искусно изладил,
К долу склонив[576]; и щитами его заградила дружина,
В страхе, да слуги Арея в него не ударят, ахейцы,
¹¹⁵ Прежде чем будет пронзен Менелай, воевода ахеян.
Пандар же крышу колчанную поднял и выволок стре́лу,
Новую стрелу крылатую, черных страданий источник.
Скоро к тугой тетиве приспособил он горькую стрелу,
И, обет сотворя луконосцу ликийскому, Фебу,
¹²⁰ Агнцев ему первородных принесть знаменитую жертву,
В отческий дом возвратяся, в священные Зелии стены,[577]
Разом повлек он и уши стрелы[578], и воловую жилу;
Жилу привлек до сосца и до лука железо[579] пернатой;
И едва круговидный огромный свой лук изогнул он,
¹²⁵ Рог заскрипел, тетива загудела, и прянула стрелка
Остроконечная, жадная в сонмы влететь сопротивных.

Но тебя, Менелай, не оставили жители неба,
Вечные боги, и первая дщерь светлоокая Зевса:
Став пред тобою, она возбраняет стреле смертоносной
¹³⁰ К телу касаться; ее отражает, как нежная матерь
Гонит муху от сына, сном задремавшего сладким.
Медь[580] направляет богиня туда, где застежки златые
Запон[581] смыкали и где представлялася броня двойная[582]:
Бурнопернатая горькая в сомкнутый запон упала
¹³⁵ И насквозь просадила[583] изящно украшенный запон,
Броню[584] насквозь, украшением пышную[585], быстро пробила,
Навязь медную[586], тела защиту, стрел сокрушенье,
Часто его защищавшую, самую навязь пронзила
И рассекла, могучая, верхнюю кожу[587] героя:
¹⁴⁰ Быстро багряная кровь заструилась из раны Атрида.

Так, как слоновая кость, обагренная в пурпур женою,
Карскою или меонской[588], для пышных нащечников коням,
В доме лежит у владелицы: многие конники страстно
Жаждут обресть, но лежит драгоценная царская[589] утварь,
¹⁴⁵ Должная быть и коню украшеньем и коннику славой, —
Так у тебя, Менелай, обагрилися пурпурной кровью
Бедра крутые, красивые ноги и самые глезны.

В ужас пришел Атрид, повелитель мужей Агамемнон,
Брата увидевши кровь, изливавшуюсь током из язвы.
¹⁵⁰ В ужас пришел и сам Менелай, воеватель отважный;
Но лишь увидел шипы и завязку[590] пернатой вне тела,
Вновь у Атреева сына исполнились мужества перси.
Тяжко стеная и за руку брата держа, Агамемнон
Так между тем говорил, и кругом их стенала дружина:
¹⁵⁵ «Милый мой брат! на погибель тебе договор заключил я,
Выставив против троян одного за данаев сражаться:
Ими пронзен ты; попрали трояне священную клятву!
Но не будут ничтожными клятва, кровавая жертва,
Вин возлиянье и рук сопряженье на верность обета.
¹⁶⁰ Если теперь совершить Олимпийский Зевес не рассудит[591],
Поздно, но он совершит[592], — и трояне великою платой,
Женами их и детьми, и своими главами заплатят.
Твердо уверен я в том, убеждаяся духом и сердцем,
Будет некогда день, как погибнет высокая Троя,
¹⁶⁵ Древний погибнет Приам и народ копьеносца Приама.[593]
Зевс Эгиох[594], обитатель эфира высокоцарящий,
Сам над главами троян заколеблет ужасным эгидом,
Сим вероломством прогневанный: то неминуемо будет.
Но меж тем, Менелай, и жестокая будет мне горесть,
¹⁷⁰ Если умрешь ты, о брат мой, и жизни предел здесь окончишь.
Я, отягченный стыдом, отойду в многожаждущий[595] Аргос!
Скоро тогда по отечестве все затоскуют ахейцы.
В славу Приаму и в радость троянам, здесь мы оставим
Нашу Елену, и кости твои середь поля истлеют,
¹⁷⁵ Легшие в чуждой троянской земле, не свершенному делу[596].
Скажет тогда не один беспредельно надменный троянец,
Гордо на гроб наскочив[597] Менелая, покрытого славой:
— Если бы так над всеми свой гнев совершал Агамемнон!
Он к Илиону ахейскую рать приводил бесполезно;
¹⁸⁰ Он с кораблями пустыми[598] в любезную землю родную
Вспять возвратился, оставивши здесь Менелая героя. —
Так он речет; и тогда расступися, земля, подо мною[599]!»

Душу ему ободряя, вещал Менелай светловласый:
«Брат, ободрися и в страх не вводи ополчений ахейских;
¹⁸⁵ В место мне не смертельное медь вонзилася; прежде
Пояс мой испещренный ее укротил, а под оным
Запон и навязь, которую медники-мужи ковали».

Быстро ему отвечал повелитель мужей Агамемнон:
«Было бы истинно так, как вещаешь, возлюбленный брат мой!
¹⁹⁰ Язву же врач знаменитый немедля тебе испытает
И положит врачевств, утоляющих черные боли».

Рек — и к Талфибию вестнику речь обратил Агамемнон:
«Шествуй, Талфибий, и к нам призови ты Махаона мужа,
Славного рати врача, Асклепия[600] мудрого сына.
¹⁹⁵ Пусть он осмотрит вождя аргивян, Менелая героя,
Коего ранил стрелою стрелец знаменитый[601] ликийский,
Или троянский, на славу троянам, ахейцам на горесть!»

Рек — и глашатай немедленно слову царя повинулся:
Быстро пошел сквозь толпы, по великому войску данаев,
²⁰⁰ Окрест смотря по рядам; и героя Махаона видит:
Пеш он стоял и кругом его храбрых ряды щитоносцев,
Воев, за ним прилетевших из Трики[602], обильной конями.
Став близ него, устремляет Талфибий крылатые речи:
«Шествуй, Асклепиев сын; Агамемнон тебя призывает;
²⁰⁵ Шествуй увидеть вождя аргивян, Менелая героя,
Коего ранил стрелою стрелец знаменитый ликийский,
Или троянский, на славу троянам, ахейцам на горесть!»

Так говорил он, — и душу Махаона в персях встревожил.
Быстро пошли сквозь толпы по великому войску данаев,
²¹⁰ И, когда притекли, где Атрид Менелай светлокудрый
Был поражен, где, собравшись, ахейские все властелины
Кругом стояли, а он посреди их, богу подобный,
Врач из плотного запона стрелу извлечь поспешает;
Но, когда он повлек, закривились шипы у пернатой.
²¹⁵ Быстро тогда разрешив пестроблещущий запон, под оным
Пояс и повязь, которую медники-мужи ковали,
Язвину врач осмотрел, нанесенную горькой стрелою;
Выжал[603] кровь и, искусный, ее врачевствами осыпал,
Силу которых отцу его Хи́рон[604] открыл дружелюбный.

²²⁰ Тою порой, как данаи заботились вкруг Менелая,
Быстро троянцев ряды наступали на них щитоносцев;
Снова данаи оружьем покрылись и вспыхнули боем.
Тут не увидел бы ты Агамемнона, сына Атрея,
Дремлющим, или трепещущим, или на брань неохотным:
²²⁵ Пламенно к брани, мужей прославляющей, он устремился.
Коней Атрид с колесницею, медью блестящей, оставил;
Их браздодержец[605] могучий держал недалеко, храпящих,
Муж Эвриме́дон, потомок Пира́осов, сын Птолемеев:
Близко держаться Атрид заповедал, на случай, когда он
²³⁰ Члены трудом истомит, обходящий и строящий многих.
Сам, устремившися пеш, проходил он ряды ратоборцев.
Где поспешавших на бой находил аргивян быстроконных,
Духа еще им, представ, придавал возбудительной речью:
«Аргоса вои, воспомните ныне кипящую доблесть!
²³⁵ Нет, небожитель Кронид в вероломствах не будет помощник
Первых, которые, клятвы поправ, нанесли оскорбленье, —
Белое тело их, верно, растерзано вранами будет;
Мы же супруг их цветущих и всех их детей малолетних
В плен увлечем на судах, как возьмем крепкостенную Трою».

²⁴⁰ Но, встречая мужей, на печальную битву коснящих,
Сильно на них нападал, порицая жестокою речью:
«Аргоса вои, стрельцы презренные[606], нет ли стыда вам?
Что, пораженные страхом, как робкие лани, стоите?
Лани, когда утомятся, по чистому бегая полю,
²⁴⁵ Купой стоят, и нет в их персях ни духа, ни силы, —
Так, пораженные, вы здесь стоите и медлите к бою.
Ждете ли вы, чтоб трояне до самых рядов приступили
Наших судов лепокормных, на береге моря седого,
Там чтоб увидеть вам, вас ли рукой покрывает[607] Кронион?»

²⁵⁰ Так он, начальствуя, вкруг обходил ратоборные строи.
Скоро приближился к критским, идя сквозь толпу ратоборцев:
Критяне строились в бой вкруг отважного Идоменея;
Идоменей впереди их подобился вепрю, могучий;
Вождь Мерион у него позади возбуждал ополченья.
²⁵⁵ Их усмотревши, наполнился радостью царь Агамемнон
И предводителя критян приветствовал ласковой речью:
«Идоменей, тебя среди сонма героев ахейских
Чествую выше я всех, как в боях и деяниях прочих,
Так и на празднествах наших, когда благородным данаям
²⁶⁰ К пиру почетного чермного чашу вина растворяют[608];
Где предводители прочие меднодоспешных данаев
Пьют известною мерой, но кубок тебе непрестанно
Полный стоит, как и мне, да пьешь до желания сердца.
Шествуй же к брани таков, как и прежде ты быть в ней гордился».
²⁶⁵ И Атриду ответствовал критских мужей воевода:
«Славный Атрид, неизменно твоим я остануся другом[609],
Верным всегда, как и прежде тебе обещал я и клялся.
Но спеши и других возбудить кудреглавых данаев.
Битву скорее начнем; разорвали священные клятвы
²⁷⁰ Трои сыны! И постигнут их первых беды́ и погибель;
Первые, клятвы поправ, вероломно они оскорбили!»

Так он вещал, — и Атрид удалился, радостный сердцем;
Он устремился к Аяксам[610], идя сквозь толпу ратоборных:
Оба готовились в бой, окруженные тучею пеших.
²⁷⁵ Словно как с холма высокого тучу великую пастырь
Видит, над морем идущую, ветром гонимую бурным:
Издали взору его как смола представляяся черной,
Мчится над морем она, предводящая страшную бурю;
С ужасом пастырь глядит и стада свои гонит в пещеру, —
²⁸⁰ Вслед таковы за Аяксами юношей, пламенных в битвах,
К брани кровавой с врагом устремлялись фаланги густые[611],
Черные, грозно кругом и щиты воздымая и копья.
Видя и сих, наполняется радостью царь Агамемнон
И, к вождям обратяся, крылатую речь устремляет:
²⁸⁵ «Храбрые мужи, Аяксы, вожди меднолатных данаев!
Вам я народ возбуждать не даю повелений ненужных:
Сильно вы сами его поощряете к пламенным битвам.
Если б, о Зевс Олимпийский, Афина и Феб луконосец!
Если б у каждого в персях подобное мужество было,
²⁹⁰ Скоро пред нами поникнул бы град крепкостенный Приама,
Наших героев руками плененный и в прах обращенный!»

Так произнесши, оставил он их и к другим устремился.
Встретился Нестор ему, сладкогласный вития пилосский:
Строил свои он дружины и дух распалял их на битву.
²⁹⁵ Окрест его Пелагон возвышался, Аластор и Хромий,
Гемон, воинственный царь, и Биант, предводитель народов.[612]
Конных мужей впереди с колесницами Нестор построил;[613]
Пеших бойцов позади их поставил, и многих и храбрых,
Стену в сражениях бурных; но робких собрал в середину,
³⁰⁰ С мыслью, чтоб каждый, когда не по воле, по нужде сражался.
Конникам первым[614] давал наставленья, приказывал им он
Коней рядами держать и нестройной толпой не толпиться.

«Нет, — чтоб никто, на искусство езды и на силу надежный,[615]
Прежде других не пылал впереди с сопостатами биться,
³⁰⁵ Или назад обращаться: себя вы ослабите сами.
Кто ж в колеснице своей на другую придет колесницу[616],
Пику вперед уставь: наилучший для конников способ.
Так поступая[617], и древние стены и грады громили,
Разум и дух таковой сохраняя в доблестных персях».

³¹⁰ Так им советовал старец, давно испытанный в бранях.
Царь Агамемнон, узрев и его, веселится душою
И, обратяся к нему, устремляет крылатые речи:
«Если бы, старец, доныне еще, как душа твоя в персях,
Ноги служили тебе и осталися в свежести силы!
³¹⁵ Но угнетает тебя неизбежная старость; пускай бы
Мужи другие старели, а ты бы блистал между юных!»

И Атриду ответствовал Нестор, конник геренский[618]:
«Так, благородный Атрид, несказанно желал бы и сам я
Быть таковым, как я был, поразивший Эревфалиона[619].
³²⁰ Но совокупно всего не дают божества человекам:
Молод я был, а теперь и меня постигнула старость.
Но и таков я пойду между конными; буду бодрить их
Словом моим и советом: вот честь, остающаясь старцам.
Копья пускай устремляют ахеяне младшие, мужи,
³²⁵ Родшиесь после меня и надежные больше на силу».

Так произнес, — и Атрид удаляется, радостный сердцем;
Он Менесфея[620], отличного конника[621], близко находит
Праздно стоящим, и окрест — афинян, искусных в сраженьях.
Там же, близ Менесфея, стоял Одиссей многоумный;
³³⁰ Окрест его кефалленов[622] ряды, не бессильных во брани,
Праздно стояли, еще не слыхавшие бранной тревоги:
Ибо едва устремленные к бою сходились[623] фаланги
Конников быстрых троян и ахеян, и стоя дружины
Ждали, когда, наступивши, ахейская башня[624] другая
³³⁵ Прежде ударит в троян и кровавую битву завяжет.
Так их нашед, возроптал повелитель мужей Агамемнон
И к вождям возгласил, устремляя крылатые речи:
«Сын скиптроносца Петея, питомца Крониона Зевса
Также и ты, одаренный коварствами, хитростей полный![625]
³⁴⁰ Что, укрываяся здесь, вы стоите, других ожидая?
Вам из ахейских вождей обои́м надлежало бы первым
Быть впереди и пылающей брани в лицо устремляться.
Первые вы от меня и о пиршествах слышите наших,
Если старейшинам пиршество мы учреждаем, ахейцы.
³⁴⁵ Там приятно для вас насыщаться зажаренным мясом,
Кубками вина сладкие пить до желания сердца;
Здесь же приятно вам видеть, хотя бы и десять ахейских
Вас упредили фаланг и пред вами сражалися медью».

Гневно воззрев на него, отвечал Одиссей знаменитый:
³⁵⁰ «Речи какие, Атрид, из уст у тебя излетают?
Мы, говоришь ты, от битв уклоняемся? Если, ахейцы,
Мы на троян быстроконных воздвигнем свирепство Арея,
Узришь ты, если захочешь и если участие примешь[626],
Узришь отца Телемахова в битве с рядами передних
³⁵⁵ Конников храбрых троян; а слова произнес ты пустые!»

Гневным узрев Одиссея, осклабился царь Агамемнон,
И, к нему обращаяся, начал он новое слово[627]:
«Сын благородный Лаэрта, герой Одиссей многоумный!
Я ни упреков отнюдь, ни приказов тебе не вещаю.
³⁶⁰ Слишком я знаю, что сердце твое благородное полно
Добрых намерений; ты одинаково мыслишь со мною.
Шествуй, о друг! а когда что суровое сказано ныне,
После исправим; но пусть то бессмертные всё уничтожат!»

Так произнесши, оставил вождей и к другим устремился.
³⁶⁵ Там он Тидида нашел, Диомеда героя, стоящим
Подле коней[628] и своей составной колесницы[629] блестящей;
С ним стоял и Сфенел, благородная ветвь Капанея.
Гневно и их порицал повелитель мужей Агамемнон;
Он к Диомеду воззвал, устремляя крылатые речи:
³⁷⁰ «Мужа бесстрашного сын, укротителя ко́ней Тидея,
Что ты трепещешь? и что озираешь пути боевые?
Так трепетать не в обычае было Тидея героя;[630]
Он впереди, пред дружиною, первый сражался с врагами.
Так говорили дела его зревшие; я с браноносцем
³⁷⁵ В подвигах не был, не видел; но всех, говорят, превышал он.
Некогда он, не с войной, но как странник, в микенские стены
Мирный вошел, с Полиником[631] божественным рать собирая.
Брань подымали они на священные фивские стены[632]
И просили микенян дать им союзников славных.[633]
³⁸⁰ Те соглашалися дать и решились исполнить прошенье;
Но Зевес отвратил их явлением знамений грозных.
Оба вождя отошли и путем обратным достигли
Брега Асопа[634] густокамышного, тучного злаком[635].
Снова оттуда послом аргивяне послали Тидея
³⁸⁵ В Фивы, куда и пришел он и вместе[636] обрел там кадмеян[637]
Многих, пирующих в царском дому Этеокловой силы[638].
Там, невзирая, что странник, Тидей, конеборец могучий,
В страх не пришел, находяся один среди многих кадмеян,
К подвигам их вызывал и на каждом легко сопротивных
³⁹⁰ Всех победил: таково поборала Тидею Афина.
Злобой к нему воспылали кадмейцы, гонители коней,
И, на идущего вспять, пятьдесят молодых ратоборцев
Выслали тайно в засаду; и два их вождя предводили:
Меон младый, Гемонид, обитателям неба подобный,
³⁹⁵ И Автофонов сын, Ликофон[639], ненасытимый боем.
Но Тидей и для них жестокий конец уготовил:
Всех поразил их и дал лишь единому в дом возвратиться;
Меона он отпустил, покоряяся знаменьям бога.[640]
Так был воинствен Тидей этолиец[641]! Но сына родил он,
⁴⁰⁰ Доблестью бранною низшего, высшего только витийством».

Рек он; ни слова царю Диомед не ответствовал храбрый,
Внемля с почтеньем укоры почтенного саном владыки;
Но возразил Агамемнону сын Капанея героя:
«Нет, о Атрид, не неправдуй, тогда как и правду ты знаешь,
⁴⁰⁵ Мы справедливо гордимся, что наших отцов мы храбрее:[642]
Воинство в меньшем числе приведя под Арееву[643] стену,
Мы и престольные Фивы[644] разрушили, град семивратный[645],
Знаменьям веря богов и надеясь на Зевсову помощь.
Наши ж отцы своим безрассудством[646] себя погубили.
⁴¹⁰ Славы отцов не равняй, Агамемнон, со славою нашей!»

Грозно взглянув на него, возразил Диомед благородный:
«Молча стой, Капанид, моему повинуясь совету:
Я не вменяю в вину, что владыка мужей Агамемнон
Дух возбуждает к сражению пышнопоножных данаев.
⁴¹⁵ Слава ему, предводителю, если данайские мужи
Мощь одолеют троян и святый Илион завоюют;
Тяжкая горесть ему же, когда одолеют данаев.
Но устремимся, и сами воспомним кипящую храбрость!»

Рек — и с высот колесницы с оружием прянул на землю.
⁴²⁰ Страшно медь зазвучала вкруг персей царя Диомеда,
В бой полетевшего; мужа храбрейшего обнял бы ужас.

Словно ко брегу гремучему[647] быстрые волны морские
Идут, гряда за грядою, клубимые Зе́фиром ветром;
Прежде средь моря они воздымаются; после, нахлынув,
⁴²⁵ С громом об берег дробятся ужасным, и выше утесов
Волны понурые плещут и брызжут соленую пену, —
Так непрестанно, толпа за толпою, данаев фаланги
В бой устремляются; каждой из них отдает повеленья
Вождь, а воины и́дут в молчании; всякий спросил бы:
⁴³⁰ Столько народа идущего в персях имеет ли голос?
Вои молчат, почитая начальников: пышно на всех их
Пестрые сбруи сияют, под коими шествуют стройно.
Но трояне, как овцы, богатого мужа в овчарне
Стоя тьмочисленные и млеко́м наполняя дойницы,
⁴³⁵ Все непрестанно блеют, отвечая блеянию агнцев, —
Крик такой у троян раздавался по рати великой;
Крик сей и звук их речей не у всех одинаковы были,
Но различный язык разноземных народов союзных.
Их возбуждает Арей, а данаев Паллада Афина,
⁴⁴⁰ Ужас насильственный, Страх и несытая бешенством Распря,[648]
Бога войны, мужегубца Арея сестра и подруга:
Малая в самом начале, она пресмыкается; после
В небо уходит главой, а стопами по долу ступает.
Распря, на гибель взаимную, сеяла ярость меж ратей,
⁴⁴⁵ Рыща кругом по толпам, умирающих[649] стон умножая.

Рати, одна на другую идущие, чуть соступились,
Разом сразилися кожи[650], сразилися копья и силы
Воинов, медью одеянных; выпуклобляшные[651] разом
Сшиблись щиты со щитами; гром раздался ужасный.
⁴⁵⁰ Вместе смешались победные крики и смертные стоны
Воев губящих и гибнущих; кровью земля заструилась,
Словно когда две реки наводненные, с гор низвергаясь,
Обе в долину единую бурные воды сливают,
Обе из шумных истоков бросаясь в пучинную пропасть;
⁴⁵⁵ Шум их далеко пастырь с утеса нагорного слышит, —
Так от сразившихся воинств и гром разлиялся и ужас.

Первый тогда Антилох[652] поразил у троян браноносца
Храброго, между передних, Фализия ветвь, Эхепола.
Быстро его поражает он в бляху косматого[653] шлема
⁴⁶⁰ И пронзает чело: пробежало глубоко внутрь кости
Медное жало, и тьма Эхеполовы очи покрыла;
Грянулся он, как великая башня средь бурного боя.
Тело упадшего за ноги царь захватил Элефенор[654],
Сын Халкодонов, воинственный вождь крепкодушных абантов,
⁴⁶⁵ И повлек из-под стрел, поспешая скорее с троянца
Латы совлечь — но не долго его продолжалась забота:
Влекшего труп усмотрев, крепкодушный воитель Агенор[655]
В бок, при наклоне его от ограды щита обнаженный,
Сулицей медной пронзил и могучего крепость разрушил.
⁴⁷⁰ Там он дух испустил, и при нем загорелося дело[656], —
Яростный бой меж троян и ахеян: как волки, бросались
Вои одни на других; человек с человеком сцеплялся.

Тут поражен Теламонидом[657] сын Анфемиона юный,
Жизнью цветущий, герой Симоисий, которого матерь,
⁴⁷⁵ Некогда с Иды сошедшая вместе с своими родными
Видеть стада[658], родила на зеленых брегах Симоиса:
Родшийся там, наречен Симоисием, но и родившим
Он не воздал за свое воспитание: краток во цвете
Был его век, Теламонова сына копьем пресеченный.
⁴⁸⁰ Он устремлялся вперед, как его поразил Теламонид
В грудь близ десного сосца; на другую страну через рамо
Вышло копье, и на землю нечистую[659] пал он, как тополь,
Влажного луга питомец, при блате великом возросший,
Ровен и чист, на единой вершине раскинувший ветви,
⁴⁸⁵ Тополь, который избрав, колесничник железом блестящим
Ссек, чтоб в колеса его для прекрасной согнуть колесницы[660];
В прахе лежит он и сохнет на бреге потока родного, —
Юный таков Симоисий лежал, обнаженный доспехов[661]
Мощным Аяксом. В Аякса же вдруг Приамид пестролатный
⁴⁹⁰ Антиф, наметя меж толпища, пикою острой ударил,
Но промахнулся; она Одиссеева доброго друга[662]
Левка ударила в пах, увлекавшего мертвое тело;
Вырвалось тело из рук, и упал он близ мертвого мертвый.
Гневом герой Одиссей за его, пораженного, вспыхнул;
⁴⁹⁵ Выступил дальше передних, колебля сверкающей медью;
К телу приближася, стал и, кругом оглянувшися, мощно
Ринул блистающий дрот; отступили враги от удара
Мужа могучего; он же копье не напрасное ринул:
Демокоона уметил, побочного сына Приама,
⁵⁰⁰ В дом из Абида[663] притекшего, с паств кобылиц легконогих.
Пикой его Лаэртид[664], раздраженный за друга, уметил
Прямо в висок: на другую страну сквозь висок просверкнула
Острая пика, — и тьма Приамидовы очи покрыла:
С шумом на дол он упал, и взгремели на падшем доспехи.
⁵⁰⁵ Вспять подались и передних ряды[665], и божественный Гектор;
Громко вскричали ахеян сыны и, похитивши трупы[666],
Ринулись прямо, пробились вперед; Аполлон раздражился[667],
Смотря с Пергамских высот[668], и воскликнул, троян возбуждая:
«Конники Трои, вперед! не давайте вы бранного поля
⁵¹⁰ Гордым ахейцам; их груди не камень, тела не железо,
Чтобы меди удары, пронзающей тело, ничтожить.
Днесь и Пелид не воинствует, сын лепокудрой Фетиды:
Он пред судами[669] гнев, сокрушительный сердцу, питает[670]».

Так им из града гремел он, ужасный; но воев ахейских
⁵¹⁵ Зевсова славная дочь, Тритогения[671], дух возбуждала,
Быстро носясь по толпам, где медлительных видела воев.

Тут Амаринкова сына, Диора[672], судьба оковала[673]:
Камнем он был поражен рукометным, жестоко зубристым
В правую голень: его поразил предводитель фракиян,
⁵²⁰ Пирос герой, Имбразид[674], к Илиону из Эны притекший.
Обе на голени жилы и кость раздробил совершенно
Камень бесстыдный[675], и навзничь, шатаяся, в прах Амаринкид
Грянулся, руки дрожащие к милым друзьям простирая,
Дух предающий; а тут прилетел поразивший фракиец,
⁵²⁵ Пирос могучий, и пику вонзил средь утробы; на землю
Вылилась внутренность вся, — и мрак осенил ему очи.

Пироса бурного[676] пикой ударил[677] Фоас этолиец
В перси, выше сосца, и вонзилася в легкое пика.
Быстро примчался Фоас этолиец; могучую пику
⁵³⁰ Вырвал из персей фракийца и, меч обнажив изощренный,
В чрево его посредине ударил и душу исторгнул;
Сбруи ж похитить не мог: обступили герои фракийцы,
Мужи высокочубастые, грозно уставивши копья.
Ими, сколь ни был огромен, и крепок, и мужеством славен,
⁵³⁵ Прогнан Фоас; и назад отступил, поколебанный силой.
Так по кровавому праху один близ другого простерлись
Копьями грозных фракиян и меднооружных эпеян
Два воеводы, и окрест их многие пали другие.

Делу сему не хулу произнес бы свидетель присущий[678],
⁵⁴⁰ Если б, еще невредимый, не раненный острою медью,
Он среди боя вращался и если б Афины Паллады
Дланию был предводим и от ярости стрел охраняем.
Много и храбрых троян, и могучих данаев в день оный
Ниц по кровавому праху простерлося друг подле друга.