Император Юлиан

Пока я собирал в Галлии армию, Констанций разбирался с Аршаком - весьма двуличным армянским царем, который был заподозрен в тайном сговоре с персами. Впоследствии мне удалось ознакомиться со стенограммой тайных переговоров между Аршаком и Констанцием, и я был просто потрясен. Аршак получил все, чего хотел, лишь за то, что остался верен своему союзническому долгу, а между тем, не будь нас, Армения давно бы утратила независимость! Что поделаешь, внешняя политика всегда была слабым местом Констанция. Чтобы закрепить "воссоединение" (как можно еще мягче назвать этот акт, когда бывший союзник милостиво соглашается вновь соблюдать условия договора, которому он был обязан по совести и чести хранить верность с самого начала?), Констанций отдал Аршаку в жены Олимпию, дочь бывшего преторианского префекта Аблабия. Когда-то ее прочили в жены Константу, а более близких незамужних родственниц у императора к тому времени уже не осталось. Сейчас Олимпия - армянская царица, она ярая галилеянка и относится ко мне враждебно.

Во время переговоров Констанция и Аршака речь неоднократно заходила обо мне. Странное чувство испытываешь при чтении стенограмм, в которых о тебе говорят в третьем лице, как о каком-нибудь герое Гомера.

Начал разговор Аршак. Его волнует, выступит ли Юлиан против императора? Констанций считает это маловероятным. Но на всякий случай у него припасен ответный ход. По первому же знаку Констанция германские племена вторгнутся в Галлию. Если этого окажется недостаточно, скифы преградят мне дорогу на восток, а верные императору армии в Италии и Иллирии довершат мой разгром. Далее Аршак интересуется, правда ли, что победы Юлиана в Галлии превосходят победы самого Юлия Цезаря? Констанция это приводит в ярость: "Все военные действия в Галлии вели мои военачальники по указаниям преторианского префекта, подчинявшегося лично мне". Но этого Констанцию мало: без тени смущения он заявляет, что все победы в Галлии одержаны лично им, а я только путался у него под ногами. А под Страсбургом я показал себя таким жалким полководцем, что Констанцию ничего не оставалось, как самому принять командование армией, и только это спасло битву!

Должен признаться, читая эти строки, я содрогался от гнева. Да, я не лишен тщеславия. Я желаю, чтобы мне отдавали должное, но только по заслугам. Я хочу славы и почестей, но лишь тех, что принадлежат лично мне по праву. Наглая ложь Констанция потрясла меня до глубины души - ведь Аршак наверняка знал, что во время битвы при Страсбурге Констанций добывал себе на Дунае второй титул "Сарматик". Похоже, Аршак действительно понял, что император лжет, и сразу переменил тему.

Больше всего меня поразило одно высказывание Констанция обо мне (как жадно стремимся мы узнать, что думают о нас другие!). Констанций утверждал, что я начисто лишен полководческого дара. Я, дескать, философствующий доктринер, которого следовало оставить обучаться в Афинах. Аршак поддакивает ему: этот доктринер-де сумел окружить себя в Париже исключительно себе подобными, и даже перечисляет всех их по именам. Констанций одобряет мой выбор и объясняет почему: чем больше я буду заниматься в их компании книжками и бесплодным умствованием, тем меньше у меня останется времени на то, чтобы замышлять измену. Затем он предлагает Аршаку ознакомиться с моим письмом, где я "раболепно" заверяю его в своей преданности и отказываюсь от титула Августа. Аршак изъявляет желание получить копии этого письма и незамедлительно получает. Интересно, показал ли ему Констанций остальные мои письма? Я до сих пор краснею при мысли о том, что этот армянин читал мои миролюбивые и в высшей степени осмотрительные послания Констанцию, в которых, однако, раболепие и не ночевало.

Аршак крайне озабочен. До него доходят слухи, что окружение Юлиана - сплошные безбожники. Как ни странно, Констанция это нисколько не волнует. Да, отвечает он, учителя - всегда двурушники, обжоры, грязнули, нечестивцы, бородачи… словом, киники. Аршака тем не менее этот вопрос очень занимает. Он выражает надежду, что Юлиан остается добрым христианином. У Констанция нет в этом и тени сомнения. Но какое это имеет значение, если сразу же после персидской кампании от меня не останется и следа? И они тут же переходят к другим вопросам.