Император открывает глаза

Сыны Ромула оказались способными учениками. Понимая, что им еще долго не сравняться с карфагенянами в умении морского маневра, римляне решили превратить морской бой в сухопутный. Для этого требовалось не так уж много – заставить противника полагаться в бою не на умение кормчего да таранный удар, а на абордажный бой. Некий римский самоучка изобрел ворон – абордажные мостки с крючьями. Эти крючья вонзались в палубу вражеского судна и удерживали его до тех пор, пока эта палуба не заполнялись легионерами. Ну а в рукопашном бою римлянам не было равных.

– Вот теперь поглядим! – воскликнул Гай Дуилий, первый победоносный адмирал в истории Рима.

Он дал сражение карфагенянам при Милах и уничтожил иль полонил пятьдесят вражеских кораблей – половину пунийской эскадры. За это Дуилия удостоили несказанных почестей. Сенат постановил, чтобы героя повсюду сопровождал флейтист, напоминавший согражданам о славной победе.

Примерно в это время – под Акрагантом или при Милах – должен был появиться на сцене наш герой, юный Гамилькар. Сколько ему было – шестнадцать ли, восемнадцать, может, и двадцать, мы не знаем, но воевать он стал рано, и рано познал и сладость побед, и горький вкус поражений, какие чередовались между собой.

Карфагеняне не пали духом. Они отдали инициативу врагам, но активно оборонялись на всех направлениях – от Африки, где высадились римские войска, до Сицилии. Рим ждал скорой победы – ее обещал Регул, пообещавший, что римские орлы вознесутся над стенами Карфагена. Регул действовал столь споро и решительно, громя карфагенские корпуса и привечая ливийских царьков, давно мечтавших избавиться от назойливой опеки Карфагена, что карфагеняне не выдержали и взмолились о пощаде.

– Хорошо, – согласился консул, – я уйду. Но за это вы оставите Сицилию и Сардинию, а также отдадите Риму все свои корабли.

– А дальше он потребует срыть стены! – догадались карфагеняне. – Ну нет!

Карфаген не имел ни армии, ни военачальников, способных создать таковую, но в мире в это смутное время было немало ищущих заработка военачальников и даже целых армий. А денег у Карфагена было предостаточно – больше, чем у кого бы то ни было. И потому карфагеняне купили готовую армию вместе с генералом. Его звали Ксантипп, происходил он из Лакедемона, и, как все спартанцы, был мужем опытным в ратном деле. Ксантипп имел представление о том, как сражаются римляне.

– Они хороши лишь лоб в лоб, но даже на драхму не смыслят о том, как использовать фланги.

Ксантипп вывел на битву войско, числом уступавшее римскому, но превосходившее в коннице. Вдобавок у Ксантиппа было около сотни слонов, с какими римляне уже сталкивались, но действенного способа борьбы против которых покуда не изобрели.

Битва развивалась в точности по сценарию лакедемонянина. Римляне без особого труда обратили в бегство фалангу, составленную из неумелых в ратном деле карфагенских купцов, зато на флангах великолепная нумидийская конница смяла немногочисленную римскую, а потом сказали свое слово и элефанты, сначала остановившие римлян, а потом и заставившие их попятиться. А африканская конница уже атаковала с тыла…

Поле битвы было завалено трупами легионеров. Поражение оказалось катастрофическим, остаткам римского войска лишь оставалось убраться из Африки. Война вновь перенеслась в Сицилию. Римляне успешно били врагов на суше, благо у карфагенян более не было Ксантиппа, отправившегося на родину и загадочным образом скончавшегося в пути, пунам сопутствовала удача на море. В конце концов, между враждующими сторонами восстановилось пресловутое status quo, иными словами положение, существовавшее до войны. Как раз именно в этот момент на сцене появился наш герой Гамилькар, назначенный командовать пунийским флотом.

Гамилькар был молод для звания полководца, и немалую роль в его назначении сыграли знатность, да то влияние, каким пользовался род Гамилькара. Но не только. Ведь к тому времени Гамилькар уже носил почетное прозвище Барка, что означает Молния, а это значило, что он быстр в решениях и грозен в бою. Он имел немалый опыт и, вне сомнения, отличился в морских битвах, в том числе и в последней, когда флот Атарбала разнес в пух и прах римскую эскадру при Дрепане. Карфагеняне пустили тогда на дно сто римских судов и захватили еще восемьдесят; римляне потеряли тридцать тысяч бойцов – куда больше, чем в любом из сухопутных сражений. У нас нет прямых оснований утверждать, что Гамилькар участвовал в этом сражении, но мы вправе предположить, что он был там, ибо безумно доверять командование кораблями адмиралу, не проявившему себя в победоносной навархии. Так что Гамилькар был уже испытанным, хоть и молодым еще генералом, известным своей ярой непримиримостью к Риму.

– Рим должен быть разрушен! – восклицал он, в то время как все прочие соглашались на более скромную победу.