Имперский марш

Лучше всего было бы сделать сопелку из будильника. В прошлый раз я засунула будильник под одеяло вместе с курткой, чтоб было похоже, будто я накрылась с головой, потом посвистела ему, и он так классно сопел! Когда дежурная заглядывает в палату, она не подходит к каждой кровати. Юльку видно от двери, Маша никуда не денется, она очень послушная. Опасаться можно только за меня. Но мое аллергическое сопение – гарантия того, что я на месте. А в тот раз, когда сопел будильник, я бегала в лес слушать дрозда. В городе дрозды не поют, а в лес ночью бегать нельзя. Приходится делать это тайком.

Но вчера Юлька, когда подметала, двинула стол, будильник упал и разлетелся на детальки. Он и так-то чудом работал, потому что был очень старым, ведь я нашла его в кладовке среди хлама. Бестолковая Юлька, от нее одни неприятности! Починить я уж точно не смогу, но мне пришла в голову идея: взять в кружке авиамоделирования, у мальчишек, моторчик, он умеет жужжать. А если ему посвистеть, он тоже начнет сопеть, я уверена. Главное – завтра вовремя вернуть его на место, пока не хватились.

Я так и сделала. Стянула моторчик, когда пришла возвращать Славке «змейку». «Змейка» хорошая штука, из нее можно складывать всякие фигуры, но для сопелки она не годится – не звучит. Славка кивнул и даже не посмотрел, как я кладу змейку на стол. Ну я и воспользовалась – взяла, что мне нужно, и побыстрей свалила. Всю игру я не вспоминала об этом. Но как только девчонки уснули, запустила моторчик, посвистела и, стоило ему перестать жужжать, изобразила сопение. Мой план сработал! Заряда хватит минут на тридцать. Надо успеть сбегать на площадь – тут рукой подать, – переучить часы и вернуться.

Перед выходом я достала из тумбочки маленькое зеркальце. На меня глянула худенькая девчонка с всклокоченными светлыми патлами, ртом до ушей, серыми глазами и длинными-длинными пальцами.

Да, это я, Анна Пчелкина, Насекомое, – так меня называют некоторые учителя, да и дети тоже. Кто-то зовет ласково, по-дружески, кто-то – обидно. Но я привыкла.

Фамилию мне дали в интернате – говорят, я жужжала, не переставая, как надоедливая муха. Но мальчик по фамилии Мухин в «Зеленом углу» уже был – Славка. Причем у него фамилия настоящая, от родителей. Сам Славка на муху ничуть не похож: молчаливый и скромный. И внешне вроде тоже ничего от вредной летающей букашки нет: глаза печальные, светло-голубые, волосы русые, всегда причесаны, уши слегка торчат. Славка как Славка, в общем.

Ну а меня сделали Пчелкиной…

Я пригладила волосы и убрала зеркальце на место.

Сунув в карман толстовки губную гармошку, вылезла в окно, осторожно прошла по карнизу, прижимаясь спиной к стене, и, лишь добравшись до соседнего окна, остановилась передохнуть. Это и следующие два – окна музыкального зала.

К среднему окну тянет ветви толстое корявое дерево, очень удачно растущее именно здесь, поскольку по стволу можно влезть на крышу. Сюда не выходят окна учительских спален – надеюсь, меня не увидят.

Я ухватилась за ветки, подтянулась – оп! Вот и ствол. Еще немного ловкости – и крыша в моем распоряжении. Осталось только добежать, пригнувшись, до противоположного края, где закреплена пожарная лестница, с которой легко и удобно спускаться в переулок, – он-то и выходит на площадь.

Лестница оказалась жутко ржавой, недавние дожди полностью смыли остатки краски, и теперь все руки, а главное – спортивные штаны у меня в рыжих пятнах. Это очень плохо, надо как-то ликвидировать улики. Слово «улики» мне очень нравится, оно из рассказов про преступников и сыщиков. Мальчишки знают множество таких историй, особенно интересно их рассказывал Славкин друг, Димка, который, к сожалению, пропал несколько месяцев назад. Не вернулся с прогулки, и даже юниорполиция его не нашла. Я слышала, как воспитательницы шептались: «Вампиры!» Но я не верю. Чтоб вампиры утащили такого здорового лба? Да он бы им навешал в два счета! И кто пустит вампиров в черту города? Если они вообще еще не перевелись. Раньше жили в нашем лесу, я даже видела одного, но когда это было!

В переулке грязно – такое ощущение, что сюда вываливают мусор прямо из окон. Поэтому нас почти не выпускают одних в город, чтоб не подхватили заразу. Но мы все равно бегаем, конечно. Невозможно сидеть постоянно в интернате. Раньше, говорят, существовали какие-то больницы, где людей лечили, но теперь этого нет. Мы болеем редко, но уж если это происходит – настоящий кошмар.

Площадь вымощена круглым булыжником, на таком только сбивать ноги. Дома здесь старые, хотя и красивые, их тоже давно не ремонтировали. Чинят только часы на башне, мэр города почему-то ими очень гордится. Лучше бы не чинили: до поломки они играли музыку, которая называлась странно: «Эниомориконе», но нравилась мне больше. А теперь этот дурацкий марш.