Если мужчина, у которого нет жены, удовлетворял страсть с кобылой, коровой, ослицей "или каким-либо другим животным" - ежегодно один раз поститься на хлебе и воде в течение 7 лет и умерщвлять плоть в течение всей жизни. Если женат - 10 лет; если грех вошел в привычку - 15 лет. Если он сделал это будучи ребенком, грех прощался после ста дней на хлебе и воде.
Религиозная система - тоталитарна, стремится контролировать всех тотально. "Ибо даже волос не упадёт с головы человека без соизволения Его". А уж тем более - "просверлённое дерево" или кобылица.
"Сексуальную магию" Бурхард тоже не обходит молчанием.
Он спрашивает кающуюся женщину: не глотала ли она сперму своего мужа?
Не подавала ли она ему на стол рыбу, которую еще живой вводила в свои интимные органы и вынимала только после последних содроганий агонии?
Не давала ли она ему есть хлеб, который месила на своем голом заду?
Не примешивала ли она к его еде и питью свою менструальную кровь?
За первый из перечисленных проступков, связанных с особым сладострастием - 7 лет покаяния, за два последующих - по два года, за последний - 5 лет.
Для Бурхарда, как и для всех христианских моралистов, акт любви в любом случае недобродетелен. Чем меньше этим занимаются, тем лучше. Поэтому попытки сделать мужа импотентом наказываются мягче:
раздевшись донага, она обмазывалась медом и каталась по ткани, усеянной хлебными зернами; затем она собирала все зерна, прилипшие к ее коже, молола их, вращая мельницу против солнца, и делала из полученной муки хлеб, который подавала своему бедному мужу - 40 дней на воде и хлебе.
Обращает внимание детальность проработки вариантов. В полуразрушенном в том момент Вормсе, где разбойники и дикие звери регулярно бродили по улицам, пока Бурхард не построил новые стены, он, вероятно наблюдал много подобного. Что и изложил в своих запретах. У Нифонта, епископа Новгородского спустя полтора века, не было столь разнообразного материала для наблюдений.
Да и то правда: "це ж Европа"! Наследники великой греко-римской цивилизации! Где уж нам, в глуши и дикости, "месить хлеб на голом заду". Тут бы просто хлеба в волюшку...
Понятно, это - нормативы. Практика... отличается. Иначе бы и запретов не было.
За поколение до Бурхарда в Риме случилась "эпоха шлюх", когда династия... м-м-м... "женщин с пониженной социальной ответственностью" десятилетиями ставила и смещала Наместников Господа Нашего. Из числа своих... клиентов.
Крестовые походы весьма способствовали "смягчению нравов". Расцвету, так сказать, прогресса и процветания, науки и искусству. И в этой области - тоже. Куртуазная поэзия, изысканные вещички. И... м-м-м... способы. Но не для всех. Одни уже "по уши" в "прогрессе", другие, кто не попал в нужное место - в "консервативных ценностях". Отчего и раздаются вопли об "очищении". Катары, вальденсы и "Неистовый Бернард". Все хотят "чистоты", но чуть по-разному. В разных орг.формах. И пускают в оборот нормативы полуторавековой давности от Бурхарда. А что - разве что-то изменилось? "Дупло на ёлке" стало найти трудно? - Но какой уровень прогресса в столярном деле!
Я уже говорил, что средневековое общество очень "пятнистое". По "вертикали" - разные сословия ведут себя по-разному, по "горизонтали" - в разных землях нормы и обычаи разные, во времени: в том десятилетии - на костёр, в этом - ах какая милашка.
Нужно знать конкретную "здесь и сейчас" правоприменительную практику. Но то, что наблюдает Ростислава - сатанизм однозначно. Для любого стороннего наблюдателя. Что и привлекательно для участников: "запретный плод - сладок".
***
Паника в душе молоденькой шестнадцатилетней женщины нарастала.
-- Нельзя! Нельзя, чтобы они это увидели! А что делать? Приказать? Чтобы ушли... Так они и послушались. Они меня не знают, слуг и признаков власти у меня нет. Убить? Вот так прямо? А чем? Дура! Ой, какая же я дура! Ничего не взяла! Ни рогатки, ни стилета... Я ж к мужу шла. На ложе. В соответствующем одеянии и настроении. С его слугой! В его городе! Посреди расположения герцогского каравана! Среди своих!
Как часто бывает, более всего жгло осознание собственной ошибки. Приведшей, силой стечения случайностей, к ситуации неминуемого краха.
-- Факеншит же! Здесь нет своих! Здесь все саксонцы!
Годы жизни во Вщиже, в небольшом, мирном городке, в роли княгини, в собственном княжеском тереме, вовсе не воспитали у Ростиславы чувства постоянной готовности к появлению опасности. Там бывало скучно, противно, обидно. Безысходно. Но не опасно.
Какие-то кусочки общечеловеческого сволочизма я дал ей во Всеволжске. Но все они перекрывались потоком радости, ощущением, что всё это - игры, может быть и жестокие, но только проверки. Не взаправду. "Ангел Хранящий", "Змей Огненный", "Зверь Лютый"... они спасут, защитят, исправят.
В караване... да, были опасные моменты. Шторм, однажды упала за борт. Но не было врагов. Природа, законы того самого Исаака. "Природа изобретательна, но не злокозненна". Со злой волей человеков она не сталкивалась, пока не пришла в Саксонию.