Исчезающие девушки

Я кликаю мышкой по ярлыку YouTube, но перед глазами всплывает лицо Паркера — он жмурится от света, отражающегося на лобовом стекле автомобиля, у него аккуратные и короткие ногти, точно такие, какие и должны быть у парня. Его брови, густые и темные, сведены вместе. Вся семья Паркера обладала норвежской внешностью — они все были светловолосы, вежливы и улыбчивы, словно возвращались домой с открытого океана с огромным уловом любимой еды норвежцев — селёдки. Однако, у Паркера, почему-то, кожа была оливкового цвета, а волосы тёмными, словно произошла какая-то ошибка, и это делало его еще милее.

И вдруг, мысль о том, чтобы провести дома еще одну ночь за просмотром тупых видеоклипов и бесконечных сериалов, становится просто невыносимой. Во мне просыпается какое-то желание, между лопатками у меня горит, словно оттуда вырвутся крылья и унесут меня прочь отсюда.

Мне необходимо выбраться из дома. Необходимо доказать, что я не боюсь увидеть ни его, ни моих старых друзей, ни кого-либо еще. И Ники я тоже не боюсь, и того ощущения, которое теперь просыпается во мне при ее виде — ощущение разбитости. Я чувствую это каждый раз, когда слышу грохот ее музыки внизу — инди-попа, солнечно-веселой музыки, ведь у Ники нет депрессии, или когда я слышу, как она зовет маму на помощь в поисках любимых джинсов. Каждый раз, когда я прихожу в ванную, всё еще влажную после её душа и пахнущую «Нитроджиной», каждый раз, когда я вижу её кроссовки на лестнице, или когда вижу её футболку для хоккея на траве вперемешку с моим бельем для стирки, я начинаю думать, что она столбит за собою место.

ГОРОД: НОРМАЛЬНЫЙ.

НАСЕЛЕНИЕ: 1.

Быть может, она всегда заставляла меня так себя чувствовать, но только после аварии я в состоянии осознать это.

Я натягиваю мои любимые узкие джинсы, удивляясь тому, какие они широкие теперь. Жутковато, должно быть я здорово потеряла в весе. Но в майке-алкоголичке и любимых громоздких ботинках я выгляжу нормально, во всяком случае, издалека.

Спускаясь вниз по лестнице к ванной комнате, я вижу, что дверь Ники по-прежнему закрыта. Я прижимаюсь ухом к двери — тишина. Наверное, она уже ушла на вечеринку. Представляю, как она стоит рядом с Паркером, смеется, или даже соревнуется, кто дальше забросит банку пива.

Тогда мой мозг выдает целый ряд воспоминаний в мультяшном стиле из нашей совместной жизни: я изо всех сил гоню на своем трехколесном велосипеде, чтобы догнать Ники и Паркера, гонящих на новых блестящих двухколесных, как я смотрю на них из-за бортика, пока они ныряли в глубину, когда я была слишком маленькой, чтобы присоединиться к ним, как они смеются над какой-то шуткой, которую я не поняла.

Иногда мне кажется, что я не влюблялась в Паркера. Иногда мне кажется, что все это было для Ники, чтобы доказать ей, что я могу быть равной ей.

На первом этаже мама стоит на кухне, разговаривая по телефону, вероятнее всего с тетей Джеки, единственным человеком, которому она иногда звонит. Телевизор за ее спиной едва слышно, и я спотыкаюсь, когда камера поворачивается к знакомому участку шоссе, недалеко от того места, где Ники врезалась в скалу. Место кишит копами, как это должно было быть после аварии. Вся сцена озарилась прожекторами и сиренами, как во время ночной съемки фильма. Слова в бегущей строке в нижней части экрана: «Полицейские начали активный поиск девятилетней….»

— Да, конечно, мы ожидали адаптационный период, но… — мама прерывается, когда замечает меня, указывает на коробку с лазаньей «Стауффер» на кухонном столе и на микроволновку, произнося губами: «Ужин?»

В тишине я могу услышать голос диктора: «Полиция ищет свидетелей или подсказки в исчезновении Мадлен Сноу, которая исчезла в воскресенье вечером…»

Я качаю головой, мама отворачивается и ее голос отдаляется, по мере того, как она уходит из моего поля зрения.

— Но я справляюсь. Всё потихоньку возвращается на круги своя.

Я ударом выключаю телевизор и хватаю Никину любимую хоккейную толстовку с крючка возле входной двери. Думаю, я выгляжу как в середине восьмидесятых, под капюшоном мои шрамы будут в основном скрыты. Кроме того, взять Никину одежду без спроса добавляет острые ощущения, словно я могу натянуть другую личину. Толстовка по-прежнему пахнет Никой — не духами, так как Ники ими никогда не пользовалась, а кокосовым шампунем и общим, неопределенным запахом чистоты, улицей и спортивными достижениями.

Я натягиваю капюшон и закрепляю его под подбородком, ступая по траве и наслаждаясь прекрасным ощущением влаги, просачивающейся сквозь джинсы. Я ощущаю себя грабителем, или кем-то на секретном задании. Моя машина заблокирована, и я не хочу просить маму отогнать её Субару, что обязательно повлечет за собой море расспросов и обеспокоенных взглядов. Тем более она наложила запрет на вождение после аварии.