Искать, всегда искать!

Положечко был известен, между прочим, тем, что в двадцать пятом году удивился, почему на фронтоне институтского корпуса торчит еще двуглавый огромный орел над белой мраморной доскою с золотыми буквами старой надписи, и вызвался его сбить; он был спущен к этому орлу на канате с крыши и остервенело долбил его молотом, раскачиваясь и привлекая множество зевак, пока не сбил; он был похож тогда на горных охотников, воюющих с орлами около их гнезд, из которых они забирают орлят и яйца.

Этот Положечко сразу наполнял и верхний и нижний этажи подвала своим трубным гласом, давая советы, которые совсем не относились ни к физике, ни к химии кокса.

- Клю-ча-рева! - рычал он. - Ко-но-бе-ева! Мой вам совет: будьте женщинами даже и в вонючей лаборатории этой. И рядом с ретортами всякими и колбами кладите коробочки пудры и два карандаша: для бро-вей и для губ. Умо-ляю вас, не забывайте об этом никогда в жизни.

Марк Самойлович Качка теперь уже как механик присматривался к аппаратам и просил Леню объяснить ему их действие, а Леня спрашивал его:

- Много ли у вас слушателей, Марк Самойлович?

- Не могу сказать, чтобы много, но зато... очень, очень прилежные ребята.

- А у вашего предшественника, покойного Ярослава Иваныча, нас, слушателей, было только трое, - вспоминал Леня. - И когда кого-нибудь из нас троих не было в аудитории, добрейший чех говорил: "О-о, вас, кажется, стало зна-чи-тель-но меньше сегодня", - но очередную лекцию все-таки читал.

- Читал? - удивлялся Качка.

- Да, он был добросовестный человек... Но случалось, что приходил только я один. Ярослав Иваныч мне: "О-о, что же это такое? Как поредели ряды". Я, чтобы его успокоить, признаться, врал: "Сейчас придут, Ярослав Иваныч. Вот я схожу за ними. Сходить?" - "Сходите, пожалуйста". Я - со всех ног вон. Через полчаса заглядываю в двери, - ушел? Нет, ждет. Черт знает до чего неловко было! Все-таки я его убеждал лекцию отложить. Наконец, подошли зачеты. "Я, говорит, буду вас гонять по всему курсу: приготовьтесь как следует". Готовимся, хотя и некогда было. Приходим. "Пока, говорит, я еще прочитаю вам пропущенное мною по теории винта и кое-что о домкрате". Читает. Слушаем. Кончил, наконец. "Теперь, говорит, можете идти и считать, что зачеты вами сданы..." Хороший все-таки был человек - этот Ярослав Иваныч.

- Но если он умер от огорчения, что у него только трое слушателей, то я-я... я надеюсь прожить впятеро дольше него: у меня пятнадцать, подхватывал Качка весело.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

I

На коксостанции работали ревностно. Производили исследования углей различных шахт на коксуемость, занимались немаловажным вопросом самовозгорания угля на складах, учитывали изменения веса и влажности угля при действии на него кислорода и свежего воздуха; окисляли угли перманганатом калия, извлекали из углей аммиак, смолу и бензол.

Для всего этого применялись приемы, уже испытанные в лаборатории Лапина, но если там эти приемы вводились в интересах кабинетной науки, то теперь Коксострой потребовал от лаборатории помощи производству кокса, и с этой целью Голубинский посылал на завод то одного, то другого из подвальщиков. Между тем надо было думать также и о дипломных работах, так как почти все подвальщики кончали институт.

Выдался редкостно теплый день в середине января. На Проспекте, самой людной улице города, столь возмущавшей старика Юрилина огромным количеством бездельников, двигались сплошные толпы, так как день был не только теплый, но еще и выходной.

Леня Слесарев и Лиза Ключарева шли рядом в толпе и говорили о своих будущих дипломных работах. Под ручку идти они не могли, - для этого Леня был слишком высок, а когда Ключарева попыталась все-таки продеть свою руку за его, опущенную в карман, то Близнюк, попавшийся им навстречу, сейчас же заторопился, доставая свой маленький альбом для карикатур, радостно бормоча:

- Как вы, друзья мои, похожи, так сцепившись, на болгарина с обезьянкой, которых я видел однажды в детстве... Любопытнейшая выйдет у меня карикатура.

Ключарева, вскрикнув, бросилась прочь, чтобы не попасть на страницу близнюковского альбома. А когда подошел Леня, сказала о Близнюке:

- Воображаю, как он нас теперь изобразит, противный. Он знает, конечно, что я неравнодушна к тебе, и, просто говоря, рев-ну-ет. Когда мы с тобой ездили на лодке месяц назад, он был вне себя от злости и мне потом говорил всякие глупости, - мне их тебе и передавать не хотелось.

- Не "ездили на лодке", а "ходили", - поправил ее Леня. - На судах, всяких вообще, как морских, так и речных, не ездят, а ходят.