Искушение чародея(сборник)

   «Оставьте меня в покое. Ну, пожалуйста. Мне же и так трудно», – прочитал во взгляде Удалова Лапкин. В свою очередь Эдик собрал все силы и так же, взглядом, попытался сказать: «Ты идешь с нами. Брось дурить. Все начнем учиться с понедельника. А сейчас пошли в парк». Он еще не досказал до конца, как почувствовал, что с Максом что-то произошло. Удалов безвольно поднялся и двинулся к двери, согласно кивая:

   – В парк, так в парк.

   Рыжиков застыл с разинутым ртом, потом перевел взгляд с Удалова на Лапкина и обратно, но понял только одно: Максим передумал и согласен идти гулять. Только почему-то хочет идти так, не одеваясь и не обуваясь.

   – Оденься, – сказал Славка машинально, но Максим не расслышал и уже взялся за ручку двери.

   – Ты что? Так и пойдешь? – тут же присоединился Эдик. – Одевайся.

   Так же безвольно Удалов сунул ноги в туфли и накинул куртку. Он даже не посмотрел на мать, выглянувшую в коридор и с укоризной провожавшую взглядом сына. Дверь закрылась, как надежда на новый образ жизни, и приятели спустились по лестнице во двор.

   Легкий ветерок обдул лица. Максим вдохнул раз, другой, и с недоумением огляделся. Впечатление было такое, словно Удалов абсолютно не знает, как оказался на улице. В душе Лапкина в который раз на протяжении утра зашевелилось все то же смутное чувство. Удалов провел рукой по непричесанным волосам, тряхнул головой и пробормотал:

   – Ну и черт с ним!

   – С кем? – поинтересовался Рыжиков.

   – Просто с ним. Куда пойдем?

   – Ты сам сказал: в парк.

   – Я? – удивился Максим.

   Эдик не отрывал от него взгляда. В голове отчетливо шевелилось: «В парк думал идти я, но вслух-то я этого не произносил!» И следом, как озарение: «Может, гипноз?»

   Лапкин быстро перебрал в голове события последних часов. Муха, севшая на стену после его мысленного приказа. Удалов, согласившийся на прогулку, хотя Лапкин говорил взглядом. Да и не помнил Максим собственного согласия… Но насекомых загипнотизировать невозможно! Уж это Лапкин точно знал. Значит, случайность? А вдруг нет? Лапкина затрясло от возбуждения. Перед глазами завертелась сцена: внушение учителю, восхищенный и недоумевающий класс, долгожданная пятерка…

   Однако делать выводы было рано, и Эдик решил поэкспериментировать.

   Первым объектом он выбрал здорового кота, лениво сидевшего рядышком с тротуаром. Кот как раз вальяжно повернул голову, и, как только взгляды встретились, Лапкин собрал всю силу воли и начал мысленно твердить: «Я собака. Я большая злая собака».

   Кот немедленно встрепенулся и вгляделся внимательнее. Неясно, понял ли он, что на самом деле Лапкин – собака, или просто решил, что перед ним заурядный*censored*ган, однако хвост взметнулся трубой, и животное припустило во всю прыть.

   «Не доказательство», – подумал Лапкин и стал выбирать очередной объект.

   Шедшей навстречу девушке он попытался внушить представление о своей мужской красоте и был вознагражден ослепительной улыбкой. Одинокому, невесть откуда взявшемуся на Пушкинской солдату передал взглядом, будто перед ним – генерал. Солдат, к изумлению Удалова и Рыжикова, вдруг перешел на строевой шаг и лихо отдал ребятам честь. Наконец, апофеозом Лапкину удалось загипнотизировать продавщицу мороженого, и приятели получили не только по порции эскимо, но и сорок копеек сдачи с воображаемого рубля.

   Однако тут Эдик сам испугался содеянного и присмирел, опасаясь, что его маленькая тайна станет известна всем. К счастью, ни Славка, ни Макс ничего не поняли. К мороженщице Лапкин подошел один, и давал ли он деньги, мальчишки не видели.

   Больше чудес в этот день не было, и он закончился так, как заканчиваются все воскресенья: телевизором, ужином и сном. Разве что последний пришел не сразу, с трудом одолев вставшие на его пути радужные мысли об открывшихся перспективах и мечты.

   Хотя кто может похвастаться, что всегда засыпает вовремя?

   И наступил понедельник с его неизбежным сознанием начала бесконечной учебной недели. В первый раз оно не оставило тяжести в сердце Лапкина. Наоборот. Он жадно, хотя и с волнением, ждал. Ждал урока физики, и тот пришел как положено, на втором часу занятий. И, как положено, начался он с опроса.

   В последний момент Лапкин струсил. Он опустил глаза и сидел тихо, боясь ненароком привлечь внимание учителя. А тот, видно, и не думал вызывать Эдика. Наверно, не хотел портить себе настроение. В этот день Василий Иннокентьевич спрашивал только лучших, и прекрасны были ответы и их оценки. То и дело раздавалось: «Садись, пять!» И тогда в душе Лапкина вновь проснулась заветная мечта.

   И он решился. Все так же, не вставая с места, он уставился Василию Иннокентьевичу в глаза и как можно тверже и сильнее мысленно произнес: «Я только что ответил. Я только что все ответил».

   Василий Иннокентьевич встрепенулся и, к удивлению всего класса, произнес:

   – Лапкин, ты разве забыл, что после ответа надо подавать дневник?