— Ох, Джаред, да нет, ничего, все нормально. Я просто задумался кое о чем.
Он свернул пергамент, который держал в руке, и предложил всем пройти в оранжерею, чтобы Бо и Анна могли дать ему несколько советов относительно зимнего садоводства.
— Апельсины, конечно, и еще ананасы, — перечислял он, ведя Анну под руку. — Еще какую-нибудь зелень и какие-нибудь цветы, розы, я думаю, а как твое мнение?
Все последовали за ними, молча удивляясь и спрашивая себя, что же испортило Кевину настроение. Он что-то скрывает, это ясно, но что?
За время знакомства с Кевином они пришли к выводу, что читают его как открытую книгу, независимо от того, насколько хорошо он научился скрывать свои чувства от остального мира. Однако внезапная перемена, произошедшая с ним в гостиной, была им непонятна: его глаза затуманились, у рта появились горькие складки. Он согнал это выражение с лица почти мгновенно, будучи мастером маскировки. Но даже имей друзья возможность наблюдать за ним дольше, вряд ли они догадались бы, что он чувствовал в тот момент.
Им не стоило винить себя за недогадливость. За все свои двадцать девять лет Кевин впервые позволил страху появиться на своем лице.
Глава 9
В течение недели и даже больше Бо и Анна исчезали сразу после завтрака, появлялись в красной гостиной только к обеду и ужину и рано ложились спать.
Будучи любителями всякого рода растений — на этой почве они и сблизились, — они с увлечением занялись заброшенным садом вокруг Холла. Сразу же по приезде они привлекли к работе Лайла и Фитча, и, к удивлению хозяев, это удалось им без малейшего труда. Чевингтоны не понимали, насколько экзотическое зрелище представляют собой спины Лайла и Фитча, согнутые над какой-либо работой, и, разумеется, они не имели понятия о том, что источник этого трудолюбия — страх перед Бо.
Каждый, кто был мало-мальски знаком с Бо, знал, что это очень мягкий человек, но его отрывистая речь (манера, выработанная в детстве для того, чтобы скрыть заикание) пугала садовников, уверенных, что рыжий херувим слегка ненормален и неизвестно, чего от него ожидать, если он разгневается. Это умозаключение основывалось на их опыте общения с деревенским мясником, тихоней Диком Тернером, немногословным человеком, способным, однако, к весьма ярким проявлениям своей легко воспламеняющейся натуры, включающим упражнения с мясницким ножом, в случаях, если кто-то имел несчастье вызвать у него вспышку чувств.
Кевин, увидев все это, отдал в распоряжение Бо также десять лесников, и таинственным образом сад начал преображаться.
Но первой любовью Анны стал псевдолабиринт. Впервые увидев это заросшее сооружение, она тут же ощутила непреодолимое желание возвратить этим двум акрам земли прежнее величие.
В течение трех дней Лайл и Фитч, а также данные им в помощь бедняги отправлялись на опилку и обрезку ветвей, к вечеру третьего дня из этих ветвей был сложен большой костер.
Вокруг костра собралась целая толпа: люди пели, плясали и веселились, заедая бесплатную медовуху домашним хлебом.
Джилли стояла поодаль, к ней подошла Аманда и подала кружку с медовухой — сладкой, но довольно крепкой.
Некоторое время они молча наблюдали за празднеством, сидя на старой каменной скамье под деревьями и попивая из чашек. Наконец, Аманда задала Джилли вопрос, столь неожиданный, что та не смогла скрыть своего замешательства.
— Мне показалось, что независимо от обстоятельств вашего брака ты испытываешь более чем нежные чувства к нашему общему другу Кевину?
— Нежные чувства! Аманда, сколько кружек медовухи ты успела выпить? Может ли кто-нибудь питать нежные чувства к этому невозможному человеку?
Джилли вскочила на ноги и принялась ходить взад и вперед перед Амандой, являя собой воплощение гнева и возмущения.
— Сначала он возмущается, что у меня цыпки на руках, и приказывает мне привести руки в порядок. А когда я намазала их гусиным салом по совету Хэтти Кемп, он заставил меня вымыться в ванне — в полночь! — перед тем как лечь в постель, заявив, что от меня пахнет, как на скотном дворе.
Джилли не заметила, что Аманда рассмеялась: она торопилась высказать все, что накипело у нее на душе, и ни на что не обращала внимания.
— Он улыбается, когда Анна возвращается из сада в грязном платье и с испачканными руками, а мне запрещает работать на ферме и даже помогать убираться в Холле. Когда я указала ему на это, он сказал, что Анна — это другое дело, а когда я потребовала объяснений, закричал на меня: «Не знаю почему, другое дело, и все!» — и топнул ногой.