Испорченный/Зараза (др. перевод) (ЛП)

Я поворачиваюсь к холодильнику и погружаюсь в охоту за закусками, чтобы спрятать выражение своего лица. Если бы Рику только знал, насколько он прав.

Кое-кто дал отпор. И сейчас просто физически невозможно вернуться обратно, стряхнуть свое дерьмо и остаться целым и невредимым.

Я бросил несколько виноградин в рот, дабы воздержаться от того, чтобы не рассказать горькую правду. Затем я осушил свое пиво и приготовился дать этим женщинам то, за что их мужья заплатили тяжело заработанные деньги.

*

— Вводите следующую.

Я вытираю лоб платком и делаю успокаивающий вдох. До настоящего времени ко мне были приведены пять девушек, каждая дрожащая, как осиновый листок на своих шестидюймовых шпильках. Но они пришли. Независимо от того, с какой неохотой им приходилось это делать — они пришли добровольно.

Проходит несколько минут, прежде чем я слышу явные признаки стука шпилек по паркету. Они становятся громче, отдаваясь в моей голове, имитируя звуки бомбы замедленного действия. Я знаю, это неизбежно, и я делал это сотни раз. Я почти невосприимчив к виду скудного кружева, натянутого на круглые полные груди. Я перевидал задниц, одетых в стринги, больше, чем имел на то право. И каждая киска выглядит хорошо, когда ее целуют и ласкают маслянисто-мягким шелком.

Тем не менее, ничего из моего опыта не могло подготовить меня к зрелищу, стоящему в дверях в следующий миг.

Эллисон делает шаг в комнату, достаточно далеко от Дианы, чтобы та закрыла за ней дверь. Она вздрагивает, хотя лезет из кожи вон, чтобы оставаться спокойной и безразличной, находясь передо мной в полуголом виде. Я продолжаю сидеть, приняв решение оставаться в своей безопасной зоне. От положения стоя желание сорвать этот чертов, дразнящий член, атласный халат с ее плеч, станет еще гораздо сильнее.

— Итак? — спрашивает она, поднимая бровь.

— Итак.

— Итак... Я здесь. Что теперь?

Я глажу щетину на своем подбородке, обдумывая следующий шаг.

«Она такая же, как и все остальные. Она не особенная. Всего лишь моя зарплата»,— я повторяю это в своей голове снова и снова, пока это не становится реальным. Или, по крайней мере, правдоподобным.

«Ты полон дерьма. Она больше чем это, и ты это знаешь. И это тебе ненавистно».

— Сними свой халат, — говорю я грубо, стараясь утихомирить голос в своей голове.

Эллисон колеблется, все еще создавая воображаемый барьер между дверным проемом и фактическим пространством комнаты. Она плотнее укутывается в халат, от чего оттянутый атлас обнажает изгиб ее бедра. Мой рот наполняется слюной.

— Я не смогу помочь, если ты не позволишь мне, Элли, — мой голос звучит мягче, чем должен. Возможно мягче, чем она того заслуживает. — Сними свой халат... пожалуйста.

Она не сопротивляется, хотя я знаю, что ей хочется. Вместо этого, она делает вдох и закрывает глаза. Затем медленно, почти кропотливо, ее хватка ослабевает на сжимаемой ткани. Светло-коричневые веснушки украшают верхнюю часть ее груди и плеч. Контраст этих крошечных капель с ее молочно-белой кожей, и эти алые волосы, покрывающие ее плечи, напоминают мне капкейк «красный бархат». Я лениво облизываю губы, желание полакомиться ее сладостью становится сильнее и жарче.

Когда халат скользит по лифу ее корсета, моя голова и конечности теряют между собой связь, и все чувство контроля начинает ускользать. Мои ноги изнывают от боли, из-за стремления встать, а мои руки горят от желания прикоснуться к ней. Чтобы проследить мозаику веснушек цвета корицы, осчастливленных привилегией жить на ее сливочной коже.

Эллисон смотрит вниз, когда атлас приоткрывает больше кружев, натянутых на ее грудь и талию, как будто она видит все это в первый раз. Ее глаза широко раскрыты от удивления, словно она переживает ту же практику по самообладанию, что и я, и удивлена собственной силой воли.

Халат падает на пол, обнажая воплощение рая на каблуках. Ее кружевное бюстье и трусики белоснежно-белого цвета украшены бледно-розовыми деталями вокруг чашечек на ее дерзкой груди. Белые чулки на длинных стройных ногах прикреплены к соответствующему поясу с подвязками.

Она — ангел. Мой ангел с нимбом из огня.

Напротив голых стен и редкой мебели она выглядит неуместно. Женщина, как она, должна быть окружена красотой, погруженная во все мягкое и нежное.

А не быть брошенной в темноте испорченного желания.

Наши взгляды ищут друг друга, наши рты приоткрываются, но все же никто не произносит ни слова. Нет никаких слов. Только необъяснимое противоречие заполняет пространство, воздух настолько наэлектризован, что даже поверхность ее кожи, кажется, светится. От нее исходят искры.

— Подойди ко мне, — командую я.

Эллисон делает несколько нетвердых шагов ко мне, прежде чем я останавливаю ее, поднимая руку.

— Стоп.

Обида и замешательство вспыхивают на ее лице.

— Что?