Какими будут международные, межгосударственные отношения к тому времени? Сможет ли русский национализм проводить свою политику реально, а не декларативно? На кого, на какие силы за рубежом он сможет
У автора нет намерения рисовать политическую картину мира ближайшего будущего, он и не ставил себе такой цели в этой книге. Но важно представлять себе некоторые тенденции, чтобы быть к ним готовыми. Когда встает вопрос о возможных в обозримой перспективе взаимных капиталистических интересах России с другими государствами, в основном это касается поиска таких интересов с промышленно развитыми странами — Европой, Японией и с США.
Западная Европа, включая Германию, переживает весьма болезненный период становления своего западноевропейского политического единства, поиска своей субконтинентальной политики по отношению к остальному миру. Сейчас у нее, у промышленной Европы такой политики нет. По двум причинам. Во-первых, потому что после Второй мировой войны ей такую политику проводить не позволяли ни США, ни СССР. Проведение политики в защиту своих экономических интересов в послевоенном мире она привыкла передоверять этим двум сверхдержавам, растеряла интеллектуальные силы, политические центры, традиции в выработке такой политики. Во-вторых, вследствие отсутствия среди входящих в ЕЭС стран действительной взаимозависимости в промышленном производстве, которая позволила бы создавать современную, общеевропейскую транснациональную промышленность, свои транснациональные корпорации с их неизбежно глобальными интересами, активными и динамичными, которые трансформировались бы в надгосударственную, то есть собственно западноевропейскую политику в мировых делах.
Однако в восьмидесятых годах, когда стало ясно, что экономические и политические интересы США устойчиво смещаются к Японии, к Тихому океану, элиты Западной Европы занервничали, заволновались за свое будущее. Затем, с крахом коммунизма оказалось, что в мире ближайшего будущего и США и Россия станут проводить собственную, национально эгоистическую политику, которая будет проявлять все меньше интереса к Старой Европе, экономически пассивной, научно-технологически отстающей не только от Японии и США, но и от ряда стран Дальнего Востока и юго-восточной Азии. Оказалось, что западноевропейцы либо должны найти в себе волю экономически и политически объединиться с целью создания надгосударственных монополий, способных бросить вызов транснациональным корпорациям США и Японии, потенциально России, либо они будут обречены на прогрессирующее отставание в культуре менеджмента, культуре конкурентной борьбы, культуре перспективного планирования, то есть их экономики начнут “хиреть” и морально, и технологически, превращаться в колониальные придатки других промышленных сверхдержав, которые все менее будут склонны считаться с их интересами. Проще говоря, либо они начнут искать собственную экономическую стратегию развития, которая позволит им удержаться в лидерах научно-технологической модернизации экономики, либо им предстоит беднеть и смириться с тем, что их вклад в мировой прогресс остается достоянием истории.
Предоставленные сами себе страны Западной и Центральной Европы, в известном смысле брошенные сверхдержавами, должны срочно вырабатывать собственное видение современного мира, понимание собственной активной политики в нем. И первое, что им предстоит решать — где у них самые перспективные торговые интересы, которые дадут толчок к созданию единых научно-технологических корпораций. Перспективные же торговые интересы в складывающемся мире у промышленно развитых и стремящихся быть такими государств в обобщенном виде направлены в одну сторону: таким государствам нужен прорыв товарной продукции к самым динамичным рынкам стран дальневосточной и юго-восточной Азии, к рынкам Индии и Китая, к потенциально очень динамичному рынку России. Для Европы, в отличие от США, самый удачный путь к таким рынкам — сухопутный, и пролегает он через Россию. Но путь этот нужен не только Европе, а и России.