Его диски были завещаниями. Его песни были и просты, и глубоки. То был очаровательный фольклор. Синатра написал историю тени и света. Телохранители звали его Наполеоном, Марлен Дитрих - "роллс-ройсом среди мужчин". Он любил ночи с их тайнами, с их ложью. Ночь - ничто не могло с ней сравниться. Утром надо возвращаться на землю. Это убивало. Он был той Америкой, которую мы любим, которой никогда не существовало, в которую мы пытаемся верить. Америку "Лета 42-го года", Америку "Завтрака у Тиффани". В нем жил Гэтсби.Роман лауреата премии Французской академии Эрика Нехоффа "История Фрэнка" - это жизнь легенды XX столетия, человека, которого никогда не было и который жив в каждом из нас. История мифа. Впервые на русском языке.
Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза18+Эрик Нёхофф
ИСТОРИЯ ФРЭНКА
Éric Neuhoff
Histoire de Frank
Copyright © Librairie Arthème Fayard, 2003
Перевод © С.Нечаев, 2005
Джек Керуак. «Тщеславие Дулуоза»
Фрэнк Синатра
Оранжевый. Его любимым цветом был оранжевый. Так в духе «sixties»[1], Палм-Спрингс, полистирола. Оранжевая — вот главным образом какова современность. Вместе с пластиком цвет как бы воплощал собой все шестидесятые. Тогда оранжевый был повсюду. Обивка мебели, рубашки, сок «Тропикана». Стулья из изогнутых трубок, кресла, набитые полистиреновыми шариками, плексигласовые лампы.
Кошмар с кондиционированным воздухом. В ту эпоху миллиардеры обставляли свои жилища, как приемные дантистов. В Лас-Вегасе фасад казино «Пески» был оштукатурен оранжевым. И мода соответствующая. Широченные клеши, длинные воротники в форме лопаток для торта, ботинки на «молниях», смокинги из черного велюра, рубашки с кружевными жабо, галстуки-бабочки размером с воздушный змей. Даже машины были оранжевыми. Жизнь, казалось, была сведена к самому минимуму. Наступал вечер, и Фрэнк Синатра натягивал свой оранжевый пуловер.
В его доме на ранчо «Мираж» в Калифорнии стены были оранжевыми. Посреди гостиной размещалась стойка бара. Там в пустыне даже закат был оранжевым.
Синатра любил оранжевый цвет, и что дальше? Кто бы осмелился заметить ему, что вполне можно было бы обойтись и без оранжевых галстуков с повышенной парусностью? Никто ничего не мог ему сказать. Этот тип делал все, что хотел, и точка.
Оранжевый цвет доказывал, что Синатра всегда будет не от мира сего. Цвет демонстрировал его дерзость, его презрение к тому, что могут подумать. Он как бы говорил: «Я такой, какой есть. И пошли бы вы все!» Синатра сам устанавливал себе законы. Все, что касается моды, решительно отбрасывалось. А если кто не согласен — охранники всегда готовы переломать ему ноги, дабы немного вправить мозги. Эта страна переполнена белыми англосаксами-протестантами. Они еще увидят. Он сделает из них все, что захочет. Всего пара нот — и они у него в кармане. Америка голубая, как апельсин. В Палм-Спрингс песок походил на «текиловый рассвет». Даже смерть представлялась девицей морковного цвета.
Ближе к концу жизни он проводил три часа под душем и выходил из ванной в оранжевом халате. Его коллекция париков сушилась на пластиковой шторке душа. Барбара призывала его к осторожности. Он слишком пил. Да и курить следовало поменьше.
Он жрал все подряд. Это какой-то разврат — итальянская кухня, так напоминавшая мать, его ужасную Долли, нескончаемые семейные завтраки в Хобокене, когда ничего еще и не начиналось, а блюда никогда не заканчивались. В конце концов даже белки глаз у него становились оранжевыми.
И вся его жизнь — да — была оранжевой. Оранжевой, вызывающей, вульгарной и неисчислимой.
Синатра! Это надо было видеть своими глазами, хотя бы немного. Его имя всегда окружали восклицательные знаки. Тогда все мечтали походить на Синатру. Это сейчас все хотят жить, как призывает реклама. Это значит — опуститься на одну ступень. А тогда еще не наступила эпоха всеобщей рециркуляции. Все было в новинку. Все казалось дозволенным. А что пришло на смену? Эпоха грязи, с этим нескончаемым влечением к деньгам и утверждением, что коммерция — это гениально, а искусство — скучно. Главное — чтобы нам было хорошо.