История пилота гражданской авиации. От взлёта до посадки

На стоянке, после выключения двигателя, Валера Слепицын открыл фонарь моей кабины. Я видел, как Михайлов стоит в окружении других инструкторов и даже не смотрит в мою сторону. Оказывается, он собрал всех, кто был свободен перед моим полетом, чтобы они посмотрели, какого замечательного курсанта он выпускает в первый самостоятельный. А тут такое! К тому моменту, как я вылез из кабины, все инструктора отошли от него, оставив одного. Я подошел к нему, как положено, за замечаниями и увидел, что на нем лица нет. Он какое-то время молчал, а потом, видимо не найдя других слов, чтобы выразить свои чувства ко мне в тот момент, он сказал – «Замечания? Какие замечания? Да за такую посадку видеть тебя не хочу!». Я видел слезы на его глазах. Он отвернулся, махнул рукой и ушел. Я остался стоять, не зная, что мне дальше делать. Ведь в том, что меня отчислят, я нисколько не сомневался. Тут ко мне стали подходить инструктора других летных групп сочувствуя не мне, а своему коллеге Михайлову. Один спросил, знаю ли я, что мне жить оставалось пару секунд? Другой сказал – Валера, если тебя завтра отпустят в увольнение, в чем я очень сомневаюсь, сходи в церковь и поставь свечку Господу нашему, во спасение. И только самый молодой инструктор Кудрявцев сказал мне –« Не переживай, Валера. С каждым могло такое случиться. Все будет хорошо». Я был просто убит. Самолет, слава Богу, не пострадал, а я не мог дождаться окончания полетов, чтобы побыть одному, подальше от всех – от инструкторов и курсантов. Мне было все равно, отпустят меня в увольнение или нет. Я с дикой болью в сердце прощался с авиацией, которая уже стала смыслом моей жизни. Я представлял, как я расскажу родителям о своем позоре, как вообще все это переживу. Жизнь для меня просто остановилась. Странно, но в увольнение меня отпустили. Совершенно в ужасном настроении я приехал домой. Открыв мне дверь, родители сразу спросили – «Что случилось, Валера?». Они знали, что у меня должен был состояться первый самостоятельный и, конечно, волновались за меня. Видимо у меня был такой вид, по которому родители догадались, что что-то произошло. Тут же, у порога я рассказал о своей беде. Потом прошел в комнату и все рассказывал и рассказывал. В тот момент, я был самым несчастным человеком на Земле. Оба дня увольнения прошли дома. Я никуда не выходил. Родители и брат, как могли, успокаивали меня. Говорили, что может еще обойдется и не выгонят меня из авиацентра. Потихоньку зародилась слабая-слабая надежда, ведь инструктор всегда хвалил меня. Может, отстоит меня. Да и с комэском я слетал отлично – ведь поставил же он мне пятерку в летную книжку. Но верилось в это очень слабо. И вот я снова на аэродроме. Подсознательно все время жду, что кто-нибудь уведомит меня о моем отчислении. Но проходит время и ничего. Вот уже все собираются на предварительную подготовку к завтрашнему летному дню, а тишина. Как будто все забыли, что произошло два дня назад. А может именно там, в нашей беседке Михайлов и сообщит мне о решении командования. Пришел наш инструктор и, как ни в чем не бывало, доводит до нас план полетов на завтра. Я боюсь смотреть ему в глаза, да и стыдно очень. И вот когда доходит очередь до меня, он спокойно сообщает, что он со мной делает пять полетов по кругу, а потом я лечу самостоятельно. Я не мог поверить своим ушам. Это было счастье какое-то. Это был взрыв! Меня не отчислили! Я готов был кинуться Михайлову в объятия. В конце предварительной инструктор все же попросил рассказать меня, что же произошло в том полете. Я уже миллион раз проиграл в голове ту посадку и даже то, что мне необходимо было сделать для исправления своей ошибки. Ведь будь я летчиком поопытней, можно было в первую же секунду предотвратить развитие той катастрофической ситуации. Но время было упущено и произошло то, что произошло. Но не хватило опыта, не хватило реакции. Выслушав меня и поняв, что я хотел улучшить свою посадку дополнительным взятием ручки на себя и что это мое действие совпало с касанием самолета о землю, он сказал, что, вероятно, это тот самый случай, когда лучшее – враг хорошему. В тот же вечер я позвонил домой и успокоил родителей. Следующий летный день начался как обычно. Побожий слетал на разведку погоды и полеты начались. Михайлов выполнил со мной пять полетов по кругу. Поскольку, замечаний практически не было, он допустил меня к самостоятельным полетам. А их было запланировано, аж три. Перед полетом он сказал мне – «Валера, в полете ты не должен вспоминать о том, что с тобой произошло. Летай так, как летал со мной сейчас и все будет хорошо. Удачи тебе!». И вот я снова один в самолете. Запустил двигатель, вырулил на старт. Сильного волнения не испытывал, но некоторое напряжение все же присутствовало. Запросил взлет. Руководитель полетов взлет разрешил и добавил от себя, совсем не по правилам радиообмена – « Удачи!». Даю взлетный режим, самолет разбегается, отходит от земли и тут мне приходит предательская мысль, что ну да, взлетел, но теперь придеться еще и садиться. И эта мысль мне не очень понравилась. И хоть Михайлов предупреждал меня не думать о неудавшейся моей посадке, сделать этого я не смог. Выполнив полет по коробочке, я вышел на посадочный курс и запросил разрешение на посадку. Получив его, я начал снижаться по глиссаде, представив себе, сколько пар глаз сейчас наблюдают за мной. И, вроде бы страха я не испытывал, может от напряжения или волнения, у меня стали дрожать колени. Реально, весь полет по глиссаде до самой посадки у меня дрожали колени. Ни одной подсказки от руководителя полетов не последовало, и я благополучно приземлился. Притормозив и срулив с полосы, получил разрешение на повторный полет. Второй и третий полеты прошли совершенно спокойно, колени уже не дрожали и я, счастливый, зарулил на стоянку, где меня встречали все, кто в это время был свободен – и летчики, и курсанты. В этот раз инструктор сам подошел к моему самолету, и когда я вылез из кабины, он обнял меня и сказал, что я молодец. А еще он сказал, что, возможно, сегодня у меня был один из самых трудных полетов за всю мою дальнейшую летную жизнь. Потом меня обступили другие инструктора и курсанты и все радостно поздравляли меня. Была такая традиция – после первого самостоятельного угощать всех дорогими сигаретами. И неважно, куришь или нет, угощай и принимай угощения от других. У меня, конечно, сигареты были приготовлены еще в прошлый раз и я, с великим удовольствием, раздавал сигареты курсантам и инструкторам.