Это событие действительно оставило по себе дольгую память, и то, что ибн Руста нигде не пишет о нем, говорит в пользу того, что его сведения о мусульманстве волжских булгар являются самыми ранними из известных. Чуть позднее о мусульманах Волжской Булгарии писал и другой старший современник ал-Мас’уди, географ ал-Балхи в своей «Книге видов земли», причем он уже упоминает о существовании в земле булгар не только кочевых становищ, но и целых городов:
Сведения ал-Балхи о булгарах и их городах повторяют и другие арабские географы, и сравнительные лингвистические исследования географических работ IX–X веков проявляют довольно противоречивую картину взаимных заимствований. Существует мнение, что многие труды, в том числе труд ибн Русты, восходят к неизвестной работе ал-Джейхани. Согласно этому мнению, все более или менее конкретные сведения о Волжской Булгарии начала X века черпаются из одного источника. Этот источник – свидетельство очевидца, который видел официальное принятие ислама на берегах Волги своими собственными глазами и лично присутствовал при этом поворотном событии общероссийской истории.
Его звали Ахмед бин Фадлан бин ал-Аббас бин Рашид бин Хаммад или, для краткости, ибн Фадлан. Ибн Фадлан не был профессиональным ученым и известным писателем, и поэтому имя его долгое время было окутано для историков и географов туманом забвения – еще более густым, чем имя ал-Мас’уди, из тридцати шести книг которого, как мы уже сказали, история сохранила лишь две. Он был всего лишь секретарем посольства, направленного в 921 году из Багдада на Среднюю Волгу халифом ал-Муктадиром в ответ на письмо булгарского царя Алмуша Шилки-элтабара, но его личность, а также его повествование достойны самой подробной беседы. Эта беседа будет интересна в первую очередь тем, что ее основа – дневник свидетеля и очевидца, по которому мы сможем представить начала северного мусульманства гораздо лучше, чем по всем книгам арабских географов.
Однако прежде мы должны обратиться к другим, гораздо более древним свидетельствам и представить себе те пути, по которым Знание путешествовало не только к низовьям Волги, но и к самым дальним рубежам Седьмого Климата – к рубежам античной Гипербореи.
Золото гипербореи и серебро ислама
Далеко не случайно, что, занимаясь своей книгой в жарком египетском Фустате, Ал-Мас’уди, подобно многим своим арабским коллегам, рассказывал читателям о главном богатстве недоступных и манящих северных земель – о драгоценных мехах, о баснословно дорогой пушнине. Ведь именно благодаря этому истинному «золоту» Гипербореи интерес не только античных географов, но и великих царей мира к самым отдаленным северным рубежам мира не остывал на протяжении не только веков, но и целых тысячелетий.
Туда, куда влечет торговый интерес, всегда отыщется и дорога, по которой от века путешествует не только купеческая корысть, но и бескорыстное Знание. Дорогам, ведущим из полуденных стран в Гиперборею, тысячи и тысячи лет, потому что дороги эти нерукотворны. Это великие реки – Дон, Волга и Кама, которые еще во времена Сократа и Гераклита связывали воедино скифские земли вокруг Понта Эвксинского с Уралом и Сибирью.
Громадные лесные и степные пространства от Каспийского и Черного морей до Ледовитого океана, сколько помнят люди, всегда были обитаемы. Геродот (около 484 – около 425 до нашей эры) в четвертой книге «Мельпомена» своей всеобщей «Истории», рассказывая о племенах, живущих к северу от скифов и савроматов, называет среди них исседонов, за которыми
Упоминает он также каких-то иирков и «лысых людей», в которых ученые видят соответственно предшественников мадьяр (В. В. Латышев) и башкир (С. Я. Лурье). Хотя Геродот и оговаривается, что об этих народах и землях никто ничего определенного не знает, а в существование гипербореев он вообще не верит, «отец истории» все же приводит известные ему сведения о племенах севера, на чьих землях через тысячу двести лет будут жить племена буртасов, Болгар, славян, веси и угров: