История руссов. Варяги и русская государственность

Высота штрафа показывает иное: 1) преступление это было нередким, ибо каждого подмывало поохотиться как следует, с отличным животным; вор не мог рассчитывать на продажу краденого, он мог только красть, чтобы воспользоваться самому, 2) крал именно мелкий люд, не бывший в состоянии тратить огромных денег на выращивание замечательных животных, он только рассчитывал поохотиться, насладиться, подзаработать на добыче, а если прийдется отвечать, — отговариваться: залетел, мол, чужой сокол или забежал чужой пес, не знаю чей (а такое действительно бывало).

Законодатели «Правды», несмотря на это, налагали большой штраф, ибо понимали, что значит охотнику потерять любимое животное.

Греков, пропитанный насквозь стремлением всюду видеть «феодализм», делает совершенно недопустимый вывод из кристально ясной фразы, в которой сказано: «оже украдуть чюжь пес», а не «княжь пес».

Греков мыслит о «Русской Правде» условиями царя Алексея Михайловича. Смерд Ярослава далеко не был тем бесправным существом, каким он оказался впоследствии. Его обеднение, обесправливание, обезволивание — процесс медленный, постепенный, длившийся столетиями.

Князь из Ярославовичей далеко не царь вроде Ивана Грозного, он недалеко еще ушел от того времени, когда князю просто говорили: «Уходи, не хотим тебя». И это было не только в Новгороде: когда Мстислав Тьмутороканский разбил Ярослава при Листвене, он не стал князем в Киеве — «кияне не прияли его».

Был иным и смерд — если он был недоволен своим хозяином, он ожидал только осени до перезаключения контрактов и уходил к другому хозяину.

Поэтому толкование Грековым «Русской Правды» с точки зрения окончательного, рафинированного феодализма глубоко ошибочно: во времена Ярославовичей феодализм только расцветал, поэтому перенесение условий последующих ступеней на предшествующие совершенно недопустимо.

XXV. О двух пунктах устава Владимира Мономаха

Указанный устав содержит в себе две замечательные статьи, бросающие яркий свет на мировоззрение руссов XI — XII веков (а может быть, и глубже). К сожалению, никто до сих пор не оценил должным образом эти замечательные свидетельства культуры (и морали) того времени, а оглянуться (и поучиться) следовало бы.

Оказывается, что этот устав, при всей его краткости и примитивности, рассматривал не только отношения между людьми, но и отношение людей к животным. Иначе говоря, уже тогда имелись законы, охраняющие домашних животных. Значимость, выпяченность этих законов были весьма значительными, если законодатели считали необходимым ввести их в «Русскую Правду». Это ли не доказательство гуманности и высокой культуры того времени!

Животные для законодателя являлись юридическими объектами, более того — одно из постановлений рассматривает собаку, как юридический субъект.

Первое постановление гласит: «О воле: аще кто вол биеть оря, да ся биеться: аще ли и уразить, да наставить. Так же и конь».

Таким образом, бить, вернее, истязать вола во время пахоты («оранки») запрещалось: за битье вола самому хозяину полагалось битье. Очевидно, посторонние свидетели могли притянуть хозяина к ответственности за истязание принадлежащего ему вола или коня и самим наложить взыскание, т. е. побить самого хозяина. В законе не сказано, сколько и как, но важно самое наложение взыскания. Общество вмешивалось в отношения хозяина к его животным и требовало гуманности.

Интересно было бы сравнить кодексы других народов того времени и установить, является ли такое постановление самобытным или оно заимствовано из других законодательств, — опять-таки поле приложения сил историка-любителя, в особенности если он юрист. Нам лично в чужих законодательствах такой пункт не попадался, да и самый дух постановления весьма своеобразен. Он говорит о совершенно особом миропонимании, безусловно, более гуманном, чем теперешнее. Кстати, напомним один замечательный пункт, подтверждающий нашу мысль, что руссы XI — XII веков мыслили и чувствовали иначе.

Имелось постановление, согласно которому хозяин, напоивший гостя до рвоты, отвечал перед законом. Как это далеко от духа нашего времени, и как это культурно! Свинского пьянства даже в чисто приватных условиях не полагалось.

Обратимся, однако, ко второй части постановления о воле. Она, что замечательно, защищала, наоборот, хозяина от вола или коня: если его (т. е. хозяина) вол ударит («уразить и»), то пусть (хозяин) поучит («наставить») его, т. е. вола или коня.

Человек и животные были уравнены в правах; вообще, на животных смотрели более антропоморфично, пропасти между человеком и животным не признавали.

Второе постановление гласило: «А се о пьсе: Пес аще проказы дееть, аще подрыв клеть или продрав строп, да побиеться; аще ли дверми влезетъ, да ся не побиеть».