Сверх весьма важного материального приобретения, экспедиция за Араке имела значительное нравственное влияние, ибо персияне не могли считать гор своих неприступными для русских. Они видели, что наши войска, подымаясь на самые крутые возвышенности и спускаясь в глубокие ущелья, прошли их не только с пехотою, кавалериею, но и с батарейными орудиями. Экспедиция эта еще более убедила Паскевича в необходимости быстрого и безотлагательного движения вперед. Он находил, что, с изгнанием ширванского хана и прибытием на Араке отрядов полковника Мищенко и самого главнокомандующего, можно было сформировать силы в 12 000 человек и, снабдив их двухмесячным продовольствием, подвезенным на арбах, идти за реку Араке, через Мешкин на Агар, чтобы, заняв последний, устроить кратчайшее сообщение через Худаферинский мост. Затруднения в этом, по его мнению, быть не могло, ибо в Агаре было почти развалившееся укрепление, а у Аббас-Мирзы войск вовсе не было, да и за исключением конвоя в 1000 человек остальные были распущены по домам.
Конечно, в Петербурге или Москве, за несколько тысяч верст, было трудно проверить, справедлив или нет Паскевич. Там не знали, что иметь повозки не в обычае жителей, что в крае их нет и купить их невозможно; что в это время года Кура бывает в разливе и переправляться через нее не на чем; что горные дороги были дурны, а осенью почти и совсем непроходимы и проч. Ермолов не считал нужным заявлять об этом и приводил в исполнение свой план действий сообразно с обстоятельствами и временем, а Паскевич писал, и писал много.
Устроив в Агаре опорный пункт, он предполагал двинуться на Тавриз. «Через скорое наше появление, – говорил Паскевич[952]
, – там ничего не успели бы приготовить к защищению, ибо войска разошлись по домам. Но положим, что успели бы собрать тысяч пять сарбазов, тогда воду отнять, ибо в Тавризе нет реки, а только большие проводные канавы и ручей». Тавриз был средоточием всякого рода боевых заготовлений. В нем были устроены Аббас-Мирзою арсенал, литейный завод, оружейная слесарня, пороховые запасы и склады ружей и снарядов. «Окрестности Тавриза весьма населены, – писал Паскевич, – так что около 60 деревень находится между Агаром и Тавризом; притом, в сем последнем около 80 000 жителей, – они делают свои запасы на всю зиму, – нельзя, чтобы мы не нашли продовольствия. Но положим, что сие бы случилось, то к необыкновенному нашему счастью неприятель не истребил запаса на реке Куре, – возле Зардоба, состоящего в 8000 четвертях. Итак, вот еще продовольствие на три месяца, а если бы уменьшить дачу хлеба, как это я сделал, и прибавить по порции мяса, то можно и четыре месяца жить. Выходит, что мы шесть месяцев не нуждались бы в продовольствии, а между тем в это время подвозы из Астрахани могли быть в Баку, от которой до Зардоба 200 верст».Замечательно, что и начальник главного штаба барон Иван Иванович Дибич вторил Паскевичу и старался поддержать его в этом направлении. «Истинно жалею, – писал он Паскевичу в письме от 25 октября, – что недостаток в продовольствии и малочисленность войск не позволили пользоваться паническим страхом персиян, ибо я уверен, что начальное предположение ваше идти на Тавриз было бы увенчано полным успехом, если бы имели только
Трудно поверить, чтобы строки эти были написаны с убеждением и чтобы Дибич верил в солидность своих слов. Форма частного письма дозволяла говорить что угодно, и Дибич, вероятно, отказался быть стать во главе движения на Тавриз с такими силами, которые он считал достаточными для Паскевича. Вернее предположить, что поддакивание вызывалось возрастающею силою и значением Паскевича в глазах императора, а затем и убеждением, что если такой человек потерпит неудачу, то и это будет недурно для самого Дибича. Справедливы или нет такие предположения, но во всяком случае и Дибич, и Паскевич сходились в том, что, по их мнению, с падением Тавриза персияне неизбежно должны просить мира.
«Я уверен, – писал Паскевич, – что вскоре по взятии Тавриза неприятель просил бы мира, а особливо когда бы резервы подошли; если бы нет, то весьма легко было бы взбунтовать народ