История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 6

Этот дворецкий, в очень лаконичном стиле, спрашивал, не хочет ли она стать его женой. Он писал, что специально отложил этот вопрос, чтобы заранее привести свои дела в порядок и быть уверенным, что сможет жениться, даже если посол не даст на это согласия. Он сказал, что у него есть на что жить в достатке в Б., не имея более нужды служить, но оказалось, что эти заботы излишние, так как он поговорил с послом, и тот выразил свое полное согласие. Он просил ее ответить сразу, и прежде всего – согласна ли она, и во-вторых, хочет ли она поселиться с ним в Б., где она станет хозяйкой собственного дома, либо остаться с ним в Золотурне, в качестве его жены, у посла, что лишь послужит к увеличению их благосостояния. Он заканчивал, говоря, что то, что она принесет с собой, останется ее, и что он обеспечит за ней все, вплоть до суммы в сто тысяч франков. Таково будет ее приданое. Он ни слова не говорил о моей персоне.

– Ты вольна, мой дорогой друг, делать все, что ты хочешь, но я не могу себе представить твой уход иначе, чем осознав себя самым несчастным из людей.

– А я – самой несчастной из женщин, если не буду больше с тобой, потому что, если только ты меня любишь, мне совершенно не нужно становиться твоей женой.

– Очень хорошо. Что же ты ему ответишь?

– Завтра ты увидишь мое письмо. Я скажу ему вежливо, но без всяких уверток, что я люблю тебя и счастлива, и что в такой ситуации мне невозможно воспользоваться счастливым случаем, который предоставляет мне судьба в виде его персоны. Я скажу ему также, что, будучи разумной, я вижу, что не должна отказываться от его руки, но, сходя с ума от любви, могу только понадеяться на бога.

– Я нахожу обороты твоего письма превосходными, потому что, чтобы отклонить такое предложение, у тебя не может быть других доводов, чем те, что ты изложила; кроме того, было бы странно пытаться скрыть тот факт, что мы любим друг друга, потому что это слишком бросается в глаза. Несмотря на все это, мой ангел, это письмо меня печалит.

– Почему же, дорогой друг?

– Потому что я не могу предложить тебе немедленно сотню тысяч франков.

– Ах, мой друг! Они мне не нужны. Ты, разумеется, человек, не созданный для бедности, но, тем не менее, я чувствую, что ты сделал бы меня счастливой, даже разделив со мной свою бедность.

Мы наградили друг друга обычными знаками нежности, которые дают друг другу счастливые любовники в подобной ситуации, но в пафосе чувств облачко грусти посетило наши души. Нежная влюбленность, кажется, удваивает силы, но это не так. Амур – это безумный малыш, который хочет, чтобы его питали смехом и играми; иная пища его угнетает.

На следующий день она написала Лебелю, как и решила в первый момент после получения этой серьезной новости; и в то же время я счел своим долгом написать г-ну де Шавиньи письмо, продиктованное любовью, чувством и философией. Я попросил у него разъяснений по этому делу, не скрывая, что влюблен, но в то же время, будучи порядочным человеком, чувствую, надрывая себе сердце, что ставлю препятствие на пути к стабильному счастью Дюбуа.

Мое письмо доставило ей большое удовольствие, потому что ей было очень интересно знать, что думает посол об этом деле.

Получив от м-м д’Юрфэ рекомендательные письма для Лозанны к маркизу де Жеантиль д’Ангалери и к барону де Бавуа, в то время полковнику, владельцу полка Бала, к ее дяде и ее тете, я решил поехать и провести там две недели. Моя бонна была этим очень обрадована. Когда любят, думают, что объект любви этого достоин, и что все должны завидовать тому счастью, которое видят в другом.

Г-н де М.Ф., член совета Двухсот, с которым я познакомился за ужином у м-м де ла Саон, стал моим другом. Он зашел ко мне повидаться, и я представил ему мою бонну; он отнесся к ней как к моей жене; он представил ее на прогулке своей жене и пришел к нам ужинать вместе с нею и со своей старшей дочерью по имени Сара, тринадцати лет, брюнеткой, очень красивой, которая, обладая тонким умом, заставляла нас смеяться своим наивностям, силу которых прекрасно понимала. Ее искусство создавало впечатление о ее невинности, каковое ее отец и мать в ней и предполагали.

Эта девочка объявила себя влюбленной в мою бонну; она осыпала ее разнообразными ласками; она являлась часто к нам по утрам, спрашивая себе завтрак, и когда заставала нас в постели, называла мою бонну своей женой, заставляла ее хохотать, засовывая свою руку к ней под одеяло и щекоча ее, осыпая поцелуями, и говорила, что она ее маленький муж и что она хочет сделать ей ребенка. Моя бонна смеялась.