Историки Рима

XXVII. Когда весть о случившемся дошла до Рима и стала предметом обсуждения в сенате, все те же прислужники царя, затягивая время то запросами, то обращениями к друзьям, а то и перебранкою с противниками, пытались утишить ужас, вызванный этим злодейством. И если бы не Гай Меммий, избранный народным трибуном на следующий год, человек деятельный, враг могущественной знати, который объяснил римскому народу, что происходит, — что немногие, но сильные своими приверженцами люди стараются оставить безнаказанным преступление Югурты, вся ненависть наверняка исчерпалась бы в этих затянувшихся обсуждениях: так велики были влияние царя и власть его денег. Но сенат сознавал свою вину и боялся народа, а потому, в согласии с Семпрониевым законом, 139назначил провинциями для будущих консулов Нумидию и Италию. Консулами были избраны Публий Сципион Назика и Луций Кальпурний Бестиа; Кальпурнию досталась Нумидия, Сципиону — Италия. Затем объявили набор войска, предназначенного для Африки, определили расходы на жалование и все прочие надобные для войны затраты.

XXVIII. Югурта, твердо уверовавший, что в Риме все продажно, был поражен; он отправляет к сенату сына и двух близких друзей и дает им тот же наказ, что посольству, которое отряжал после убийства Гиемпсала, — подкупать всех подряд. Когда они подъезжали к Риму, консул Бестиа обратился к сенату с запросом, угодно ли ему принять послов Югурты в городских стенах, и сенат постановил: нумидийцам покинуть Италию в течение ближайших десяти дней, если только они не привезли весть о сдаче царства и самого царя. Консул приказывает известить послов о решении сената, и они пускаются в обратный путь, ничего не достигнув.

Между тем войско было набрано, и Кальпурний подыскивает себе помощников среди людей знатных и влиятельных, чтобы их влиянием покрыть все свои будущие проступки. (В числе помощников оказался и Скавр, о нраве и повадках которого мы уже упоминали.) Дело в том, что наш консул отличался многими замечательными качествами души и тела — был неутомим в трудах, остер умом, достаточно осмотрителен, прекрасно сведущ в военном искусстве, неустрашим в опасностях, недоступен для вражеского коварства, — но все эти достоинства опутаны были алчностью.

Легионы прошли по Италии в Регий, 140оттуда их перевезли в Сицилию, а из Сицилии в Африку. Запасшись продовольствием, Кальпурний стремительно вторгся в Нумидию, с боем взял несколько городов, захватил много пленных.

XXIX. Но когда Югурта через своих посланцев начал соблазнять его деньгами, а вдобавок намекнул на трудности войны, которою ему предстояло руководить, дух, больной корыстолюбием, легко уступил. Своим помощником, сообщником во всех планах консул сделал Скавра, который прежде, когда большинство единомышленников из одного с ним стана уже были подкуплены, непримиримо враждовал с царем, но теперь огромность платы свела его с пути добра и чести. Сперва Югурта хотел получить лишь отсрочку в войне, надеясь тем временем чего-нибудь добиться в Риме деньгами или влиянием друзей. Но, узнавши, что в дело втянут Скавр, он исполнился уверенности, что мир будет восстановлен, и решил сам обсудить с римлянами каждое из условий договора. Консул отправляет в город Югурты Вагу квестора Секстия — в действительности заложником, а по видимости — для приемки продовольствия, которое Кальпурний во всеуслышание потребовал у царских послов, когда, впредь до сдачи, было объявлено перемирие. Югурта, как и надумал заранее, прибыл в лагерь; перед советом 141он держал краткую речь — о ненависти, предметом которой был его поступок, о своем согласии сдаться — об остальном же тайно столковался с Бестией и Скавром. На другой день голосовали безо всякого порядка, и изъявления покорности были приняты. По требованию военного совета, Югурта выдал квестору тридцать слонов, много скота, лошадей и небольшую сумму денег. Кальпурний уехал в Рим руководить выборами. 142Нумидия и наше войско вкушали мир.

XXX. После того, как события в Африке сделались достоянием молвы, повсюду в Риме, во всяком собрании, только и было разговоров, что о поведении консула. Народ был в ожесточении, сенаторы — в замешательстве: одобрить ли столь возмутительный проступок или отменить решение консула? Сила Скавра, который, как утверждали, был для Бестии и советником и союзником, — вот что всего больше мешало им заступиться за истину и справедливость. Но меж тем как сенат колебался и медлил, Гай Меммий — о его независимом нраве и ненависти к могущественной знати мы уже говорили раньше — на сходках призывал народ к мести, призывал защитить государство и собственную свободу, напоминал о высокомерии знати, перечислял ее жестокости — одним словом, всячески разжигал гнев простого люда.

Красноречие Меммия было тогда в самом расцвете и пользовалось громкой известностью в Риме, а потому я счел уместным привести здесь одну из столь многочисленных его речей и отдал предпочтение той, которую он произнес перед народом после возвращения Бестии. Вот примерно, что он сказал: