Итальянская любовь Максима Горького

Мир не просто сошел с ума, он стоит у последней черты и в любой момент готов полететь в тартарары. Вспомни историю нашей римской цивилизации, сколько мы всего дали миру… Не перечислить… Фундамент Европы — это наша цивилизация, римское право, которое до сих пор лежит в основе законодательства большинства стран… И что от нас осталось? Мы перешли в разряд музейного памятника. Наш символ — разрушенная колонна, которая стоит под открытым небом, продуваемая всеми ветрами. Мы несем обаяние прошлого, а коммунизм — обаяние будущего. Поэтому он так привлекателен. И то, и другое — обречено. Вопрос только во времени. Все идеи сначала устремляются вверх, к небу, потом — происходит спад. И так всегда. И только христианство раскрывает во всей глубине божественный замысел. Но и здесь — глубина открывается не всем, и Библию каждый толкует на свой лад.

Коммунизм пытается заменить собой библию, и, кажется, ему это удается. Первое дело — борьба с конкурентами. Поэтому большевики так яростно крушат храмы и борются с религией. Они никогда не смогут построить свое «царствие божие на земле», если станут равнодушно взирать на то, что кто-то рядом тоже старательно строит и возделывает это царство.

Нас приводит в содрогание варварское обращение с памятниками. Мы понимаем, чем это все закончится — разрушенными колоннами, запустением и забвением. Но, видимо, человечеству каждый раз нужно все повторять сначала. Оно ничему не учится и не усваивает уроки истории. И это удручает…

Витторио поднял голову от бумаг. Даниэла залюбовалась его тонким профилем, носом с легкой горбинкой, темными волосами, вьющимися на концах.

«Таких людей ваяли наши мастера древности. Сейчас царит более грубый, приземленный тип красоты, — мелькнуло у нее в голове. — Даже я выгляжу по сравнению с Витторио как простая плебейка. А он словно законсервировался в вечности».

— А что, если твоя бабушка просматривала эти бумаги незадолго до смерти? — проговорил Витторио.

— И что?

— И сумела найти то, что привело ее в волнение.

— Чего она раньше не знала?

— Или не знала или пропустила. Или забыла. Вариантов несколько…

Даниэла склонилась над письмом в его руках. Ее волосы коснулись щеки Витторио, он нежным движением отвел локон.

— И кому, по-твоему, адресовались эти письма? Мы знаем только имя — Мария. И кто их автор? — задала вопросы Даниэла.

— Для меня ясно одно — этот человек из твоей семьи, иначе бы твои бабушка и мать так тщательно не скрывали бы этот факт и не уберегали бы тебя от расследования семейных тайн. Вполне вероятно, что тебя назвали Даниэлой в честь той Даниэлы, о которой идет речь в письмах. Это может быть просто совпадением, но мое сердце подсказывает, что это больше, чем случайность.

Даниэла задумчиво кивнула головой.

— Кто писал? — Витторио замолчал, а после крат-кой паузы продолжил: — Итальянка — раз, человек вашего круга — два. Судя по всему, близкая подруга Даниэлы — три. Больше сказать ничего не могу. Кстати, я подумал насчет адресата Марии. — И он посмотрел на нее. — Первое же имя твоей бабушки — Мари-Роз…

— Ты думаешь, письма адресованы ей?

— Не знаю. Но я допускаю все…

* * *

Флоренция. Наши дни

Если ты по жизни неудачница, то очень трудно предполагать, что жизнь внезапно повернется к тебе светлыми сторонами.

Так думала Вера, уже не рассчитывая на звонок от Паоло. В самом деле — глупо ждать какого-либо продолжения их знакомства. Мужчина просто проявил любезность, свойственную человеку его возраста, и тем самым еще раз подтвердил репутацию итальянцев как галантных кавалеров.