Позже никологорцы решили написать ходатайство о реставрации этой церкви. Подготовили соответствующее письмо и послали меня с этим письмом обойти местных знаменитостей. У великой актрисы Неждановой меня встретила почтенная дама, я с ней долго разговаривал, считая, что это сама Антонина Васильевна, но оказалось, что это была ее сестра, очень на нее похожая. Потом я пришел на дачу к Ивану Бардину, он тогда был вице-президентом Академии наук. Он очень поддерживал моего отца, даже в самое трудное время. Ивана Павловича не было, но жена его сказала, что он наверняка согласен, и тут же подписала письмо сама со словами: «Я всегда подписываюсь за него в ведомости в бухгалтерии». Министр вооружения Устинов прочитал письмо и сказал: «Все правильно, но как государственный человек я такие письма подписывать не могу, однако сообщите мне о решении». Композитор Прокофьев взял письмо, бегло прочел и тут же его подписал крупным, почти детским почерком: «Сергей Прокофьев, лауреат пяти CталЕнских премий». Василий Иванович Качалов тоже подписал это письмо.
Весной 1949 года я окончил МАИ и был принят на работу в ЦАГИ. Однажды на проходной мне сказали, что пропуска у меня нет и мне следует обратиться в отдел кадров. Там объявили, что я уволен с сегодняшнего дня, и предложили расписаться в каком-то документе. Но потом меня все же пустили на работу, и я еще 9 месяцев был в каком-то промежуточном положении: работал, мне даже деньги платили, премию дали, более того, мне повысили форму допуска, что тогда считалось знаком доверия. А потом все-таки вызвали и сказали, что вынуждены уволить, и закончить диссертацию я так и не смог. Это было уже в 1951 году, незадолго до того у нас родился первенец — сын Федя.
Мне предложили выбрать, куда перейти. Я выбрал Геофизический институт (ГЕОФИАН), лабораторию Алексея Калашникова, который в то время был еще и министром просвещения РСФСР. Он дал мне интересную тему: предложил заняться земным магнетизмом, влиянием горного сжатия на магнитные свойства горных пород. Я никакого представления об этом не имел, но согласился и круто поменял направление исследований. Как-то я ездил в экспедицию и целое лето летал на самолете между Махачкалой и восточным побережьем Каспийского моря, изучая магнитные поля, которые сопровождают геологические структуры нефтеносных полей. Это была хорошая экспериментальная работа, которая закончилась тем, что через два года я все-таки защитил кандидатскую диссертацию. Правда, не обошлось без курьеза. Все было готово, работа представлена в ученый совет, но у меня оставался не сдан последний кандидатский экзамен — уравнения математической физики. Сдавать его надо было профессору, будущему академику Тихонову. Прихожу на экзамен — принимают трое: Тихонов, еще один профессор и молодой парень, который пишет протокол. Мне задали четыре вопроса, и по каждому Тихонов меня загонял в угол, заставляя демонстрировать свою некомпетентность. Как сейчас помню, последний вопрос был о поведении бесселевых функций в комплексной плоскости. Я к тому времени уже плохо соображал и понял только одно — что завалил этот экзамен. Униженный, я уполз из экзаменационного зала. Было ясно, что защита откладывается... Наконец меня вызвали в зал, и Андрей Николаевич начал читать протокол: такие-то собрались по такому-то поводу, были заданы четыре вопроса. Очень торжественно были перечислены все. Первый вопрос оценен на пять, второй на пять, третий на пять, последний на четыре. Я защитил диссертацию и стал кандидатом наук.
Как-то иду по коридору, и вдруг ученый секретарь меня останавливает и говорит, что Тихонову не хватает секретаря в экзаменационную комиссию и он просит меня ему ассистировать. И вот Тихонов и другой очень заслуженный профессор, доктор наук, известный математик, экзаменуют моего товарища. Все происходит точно так же: профессор сидит и молчит, а Андрей Николаевич ведет допрос и в конце концов загоняет беднягу в угол. После этого экзаменационная комиссия целый час разбирает его ответы. Они обсуждают, насколько глубоки знания, и выносят оценку. Один раз Андрей Николаевич даже сказал: «Я и сам не знаю ответа на этот вопрос!» — и поставил, естественно, по этому пункту высший балл. Через много лет в МГУ отмечали 75-летний юбилей Тихонова. На банкете я рассказал эту историю — ко всеобщему злорадству, ведь большинство присутствующих сами прошли через это испытание!